Книга Отродье ночи [= Шорохи ], страница 36 – Дин Кунц

— Давайте закончим с условиями, — сказал Джошуа. — Я хочу еще поужинать, если, конечно, будет аппетит.

Он сел на высокий стул, рядом со стеклянным шкафом, в котором поблескивали инструменты.

— Вам обязательно выставлять тело на обозрение?

— Обозрение?

— Да. Что если не выставлять тело в открытом гробу?

— Я не думал об этом.

— Видите ли, я не знаю... как оно будет смотреться, — сказал Таннертон. — В Лос-Анджелесе тело неправильно обработали. Кожа на лице опала. Мне это не нравится. Очень не нравится. Я попробую подтянуть кожу... слишком много времени прошло. Вероятно, он несколько часов после смерти пробыл на солнце, пока его подобрали. Потом еще почти сутки пролежал в холодильнике. Теперь грим будет плохо держаться. Я думаю...

Не выдержав, Джошуа прервал его:

— Пусть будет закрытый гроб.

— Закрытый?

— Закрытый.

— В каком костюме будем хоронить?

— Разве это важно?

— Мне было бы легче надеть одежду из нашего бюро.

— Хорошо.

— Белую или темно-синюю?

— У вас есть что-нибудь «в горошек»?

— Или желтую полоску?

Таннертон не удержался и улыбнулся, но тут же принял строгий вид, приличествующий его занятию. Жизнерадостная натура Эврила противоречила тому образу мрачного и угрюмого, который существовал в представлении людей.

— Пусть будет белая, — сказал Джошуа.

— Теперь гроб. Какой именно...

— Я полагаюсь на вас.

— В каких пределах?

— Я думаю, можно самый дорогой. Состояние позволяет.

— Говорят, у него два-три миллиона.

— Возможно, в два раза больше.

— Его образ жизни не соответствовал такому состоянию.

Таннертон подумал и спросил:

— Отпевание?

— Он не посещал церковь.

— Тогда я исполню обязанности священника.

— Как угодно.

— Проведем короткую службу у могилы. Я прочитаю что-нибудь из Библии.

Они условились о времени: воскресенье, в два часа. Его похоронят на кладбище рядом с приемной матерью Кэтрин.

Когда Джошуа встал, чтобы идти, Таннертон добавил:

— Я уверен, что вы останетесь довольны работой. Я сделаю все, что в моих силах.

— Сегодня я убедился в одном. Завтра я изменю свое завещание. Когда умру, пусть мое тело сожгут.

Таннертон кивнул.

— Мы это можем устроить.

— Не торопите меня. Не торопите.

Таннертон покраснел.

— Я не имел в виду...

— Знаю, знаю. Забыл.

Таннертон кашлянул от смущения.

— Я... провожу вас до выхода.

— Спасибо. Я сам.

На улице царила кромешная тьма. Над дверью был зажжен единственный фонарь, но его свет не мог рассеять темноты. В двух шагах от дома ничего не было видно.

Подул сильный ветер. Зашумело и завыло в верхушках деревьев. Джошуа обогнул дом и пошел по дорожке, слабо освещенной электрическими лампами в молочных плафонах. Открывая дверцу, Джошуа вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Он оглянулся, дом был погружен во мрак.

Что-то мелькнуло в темноте. У гаража. Джошуа скорее ощутил, чем заметил это. Он прищурился, но ничего не смог рассмотреть. Все было неподвижно.

«Это ветер, — подумал он. — Ветер гуляет среди кустов и ломает сухие ветки».

Но вот опять. Что-то ползло вдоль кустов от гаража. Невозможно было понять, что это. Какое-то пурпурное пятно на фоне ночи, беззвучно перемещавшееся на глазах.

«Наверное, собака, — подумал Джошуа. — Бродячая. А может, ребенок балуется».

— Кто там?

Молчание.

Он сделал несколько шагов от машины.

Пятно переместилось дальше, уходя от Джошуа, и замерло в ожидании.

«Это не собака, — решил Джошуа. — Собака была бы поменьше. Мальчишка. Какой-то хулиган».

— Кто там?

Тишина.

— Иди сюда.

В ответ — завывание ветра.

Джошуа хотел было настигнуть неизвестного, но вдруг чего-то испугался, неизвестность внушала страх. Джошуа невольно вздрогнул: сердце бешено заколотилось, во рту пересохло, пальцы судорожно сжались. Джошуа напряг слух и втянул голову в плечи, словно боясь неожиданного удара.

— Кто там? — повторил он.

Тень метнулась в сторону и бросилась через кусты прочь. Джошуа услышал треск веток и шум удалявшихся ног: топ-топ-топ. Потом все стихло.

Постоянно оглядываясь, он вернулся к машине, сел за руль и замкнул дверцу. Джошуа уже сомневался, действительно ли там был кто-то или всего лишь почудилось ему? После посещения жуткого дома и не такое могло привидеться. Джошуа понемногу успокоился.

Он завел мотор и поехал домой.

* * *

В субботу вечером Энтони Клеменса подъехал на синем «джипе» к дому Хилари Томас.

Она вышла навстречу. На Хилари было изящное дорогое платье изумрудного цвета с длинными рукавами и глубоким вырезом. Хилари уже больше года не назначали свиданий, и она уже подзабыла, как следует одеваться в таких случаях. Хилари два часа перебирала гардероб, не зная, что выбрать. Она приняла приглашение Тони потому, что он понравился ей, и еще потому, что она боролась с одиночеством. Верно сказал Уэлли Топелис: «Ты оправдываешь свою замкнутость уверенностью в собственных силах».

Хилари не искала друзей и любовников, она боялась крепкой привязанности, которая, как она знала, ничего, кроме боли и разочарования, не могла принести. Однако в своем стремлении избежать страданий она полностью отделяла себя от всех людей без исключения. Так Хилари твердо помнила все то, что она пережила с родителями, когда нежность пьяной матери неожиданно сменялась грубой бранью и побоями.

Тони вышел из машины и открыл перед Хилари дверцу. Почтительно склонившись, он сказал:

— Карета подана.

— О, вы, должно быть, ошиблись. Я не королева.

— Для меня вы королева.

— Я простая служанка.

— Вы прекраснее любой королевы.

— Смотрите, будьте осторожны. Если бы вас услышала королева, то не сносить вам головы.

— Я не боюсь.

— Почему?

— Потому что уже потерял голову из-за вас.

Хилари застонала.

— Я сахару пересыпал?