– Должны ли мы упоминать о коттедже? – спросил Адам.
– Думаю, так будет лучше, – ответил Грей. – Следует дать публике понять, каковы наши цели. Для этого нужно нечто более существенное, чем письменные столы и топазовые крестики.
– Говорите за себя, – вновь откликнулась Аделина. – Я бы не отказалась от украшений, принадлежавших Остен.
Доктор почувствовал странное удовлетворение – прежняя Аделина, остроумная, со всей ее прямотой, медленно, но верно оживала вновь.
Глава 14
Чотон, Хэмпшир.
Рождественская неделя 1945 года
– Как думаешь, получится у нас вытащить старушку на службу в сочельник? – спросил Том. Вместе с Эви в лесу он собирал плющ и падуб для украшения вестибюля и гостиной Большой Усадьбы, где готовились к ежегодному приему гостей со всей деревни после рождественской службы в церкви Святого Николая.
– Кто знает, – ответила Эви. Тому было двадцать, ей всего шестнадцать, она рылась в снегу, обрезая ветви, и на ее щеках играл свежий румянец, какой бывает лишь в непорочной юности. – Ты уже прочитал книгу, которую я взяла для тебя в библиотеке?
Несмотря на то, как много и жадно она читала, ее любимой книгой все равно оставалась «Гордость и предубеждение». Она была чем-то вроде проверочного теста в ее небольшом круге общения: Эви заставляла читать ее повариху Жозефину, горничную Шарлотту и Тома, конюха и садовника, со всей присущей ей настойчивостью. Если книга им не нравилась или они не могли прочесть ее до конца, она просто списывала их со счетов.
– Ммм, еще нет, – кашлянул Том. Он пытался взяться за чтение – против него играло время и двое молодых людей, как и он, имевших виды на девушку. Но даже предвкушение возможной награды не могло затмить его неусидчивость и недисциплинированность.
– Прочти ее, Том, правда. Она очень хороша. И очень смешная.
Эви поднялась, сжимая в руках охапку ветвей, и улыбнулась ему.
– Я больше не унесу, а ты?
Через липовую рощу он видел поле к западу – от леса и поместья его отделяла низкая изгородь у канавы, не закрывающая обзор, но и не дававшая овцам топтать сады.
– Солнце уже садится, скоро вечерний чай. Слушай, может, книга побудет у меня еще немного?
– Мисс Найт говорила, что ей очень нравится, когда мы что-то читаем, так что я уверена: она будет не против.
Сквозь липовую рощу Эви направилась к усадьбе, а Том побрел за ней. Она догадывалась, что он даже не открывал роман, но не могла понять, действительно ли он такой непоседа или она просто ему не нравится. В любом случае, он не произвел на нее особого впечатления, да и сама Джейн Остен была бы не в восторге.
Эви зашла в дом, положив охапку ветвей на столик слева от огромной деревянной двери. Сверху Том положил свою и удалился на кухню за чаем, заваренным Жозефиной. Эви выбрала более извилистый путь – через гостиную, которую здесь звали Большая Зала, в библиотеку первого этажа, и через небольшую галерею достигла столовой.
Посередине комнаты стоял гигантский стол из красного дерева, за которым некогда обедали Джейн и Кассандра с братом, его одиннадцатью детьми и всевозможными гостями. Столовая располагалась в трехэтажном западном крыле, и здесь было два огромных окна с глубокими подоконниками и плотно закрывавшимися парчовыми портьерами на высоких медных карнизах. Сидя у южного окна, можно было незаметно наблюдать за тем, как к дому по дороге приближается кто-то из редких гостей.
Там, как и предполагала Эви, сидела мисс Найт.
– Прошу прощения, мисс, – и Франсес обернулась.
Эви волновалась за хозяйку. Мисс Найт была окружена ореолом всепоглощающей серости, ее лицо и осанка были безжизненными, словно она уже стояла на пороге меж двух миров. Она всегда была одна, и друзей у нее становилось все меньше, так как почти все время она проводила дома. Эви была еще совсем юной, но уже понимала, что дружбы не бывает без тяжкого труда и бдительности. Ей, так скоро покинувшей школу, пришлось рано лишиться радостей товарищества, и она видела, что жизнь в огромном пустом доме почти без прислуги не оставляет Франсес свободного времени на какие-то увлечения, помимо редкого похода в кино с подругами, чтения собственных книг и составления их каталога.
– Мисс, Том и я хотели бы знать, будете ли вы присутствовать на церковной рождественской службе. О том же меня спрашивали многие в деревне.
В ответ Франсес покачала головой. Ей не хотелось видеться с таким множеством людей, к тому же добрая их половина и так должна была явиться к ней домой.
– Нет, но ты должна пойти с Томом и Шарлоттой. Жозефина останется здесь, поможет мне все приготовить и составит мне компанию. Кроме того, мне нужно будет присмотреть за отцом.
Эви прошлась по столовой. Над камином был портрет брата Джейн, Эдварда Остена Найта, почти в полный рост, написанный в дни его молодости, вскоре после его путешествия по Европе. От Найтов он унаследовал несколько известных имений, а двое других братьев Джейн были коммандерами флота, доходили до самых Кариб и Китая. Эви подумала о женщинах семьи Остен, никогда не бывших за пределами Англии. Быть может, дальше всего на севере они бывали в Пик-Дистрикт, на юге – в Саутгемптоне, но почти все свои дни наверняка провели в деревнях наподобие Чотона. Эви задумывалась о том, что, возможно, ей суждено застрять здесь навсегда, и о том, какое чудо станет для нее билетом в другой мир.
– Мисс Найт, надеюсь, вы знаете, как для всех это важно. Вы и ваш отец невероятно добры, раз устраиваете в своем доме подобные празднества.
– Спасибо, Эви. Это семейная традиция – важно их чтить. Придут ли твои родители?
– Папе все еще трудно ходить даже с тростью, но Адам Бервик отвезет его в церковь на своей телеге.
– Прекрасно, Эви. Два года провести прикованным к постели – это слишком долго.
Едва сказав это, Франсес вдруг поняла, что в некоторой степени ее собственная жизнь проходит точно так же. Внезапно ее пронзило чувство презрения к собственному наследству, – а она была достаточно набожной и суеверной, чтобы не придавать этому значения.
– Эви, – проговорила она, поднявшись с подоконника, – все же на этот раз я буду на службе. Я хочу помолиться за твоего отца. Он сильный человек. Впрочем, думаю, ты и сама это знаешь.
В столь редкие мгновения, когда с мисс Найт можно было о чем-то поговорить, Эви не терпелось рассказать ей о своей находке. Она искренне жалела Франсес, желая, чтобы та перестала грустить и сердиться, и втайне надеялась, что сумеет отыскать еще что-то, что позволит этому семейству процветать, как когда-то. Но чувства подсказывали ей, что чем самостоятельнее она будет действовать, тем выше ее шансы сделать что-то по-настоящему важное. Мысли о том, что она сама способна добиться ответов на все свои вопросы, полностью завладели ею.
Эви суждено было стать академиком, но она еще не знала об этом.
