Книга От Сталинграда до Берлина. Воспоминания командующего, страница 200 – Василий Чуйков

Вернувшись в комнату переговоров, задаю вопросы Кребсу:

— Где труп Гитлера?

— В Берлине. Сожжен по завещанию. Это совершилось сегодня.

— Кто начальник штаба вашей ставки?

— Йодль, а Дёниц — новый верховный главнокомандующий, оба в Мекленбурге. В Берлине только Геббельс и Борман.

— Что же вы раньше не сказали, что Дёниц в Мекленбурге? Кребс молчит.

Беру трубку, вызываю маршала Жукова и докладываю:

— «Верховный главнокомандующий» гросс-адмирал Дёниц находится в Мекленбурге, там же рядом и Гиммлер, которого Геббельс считает предателем. Герман Геринг якобы болен, находится на юге. В Берлине только Геббельс, Борман, Кребс и труп Гитлера.

Маршал Жуков говорит, что эта путаница, неразбериха с посылкой парламентеров к нам, в Берлине, а на западе и на юге — к союзникам задерживает решение нашего правительства. Но ответ скоро будет, и, наверное, с требованием полной капитуляции.

Кребс слышал мой разговор с Жуковым: я не стеснялся высказывать при нем свои мысли. Положив трубку, обращаюсь к нему:

— Значит, основные военные деятели в Мекленбурге, а в Берлине Геббельс и Борман остались выполнять волю фюрера. Какую?

— Они хотят прекратить войну, но только после признания вами правительства, созданного согласно воле фюрера.

— То есть правительства, которое не хочет ни мира, ни войны?

Кребс задумался, потом сказал:

— На том участке, где огонь, я согласен его прекратить.

— Зачем это надо, раз ваше так называемое правительство не идет на капитуляцию? Вы хотите, чтобы еще лилась кровь?

— Я хочу все сделать, и как можно скорее, чтобы было признано одно легальное правительство в Берлине, чтобы не появилось еще какое-то — нелегальное правительство.

— Если вы не капитулируете, то наши войска пойдут на штурм, а там разбирайся, где легальное, а где нелегальное правительство.

— Поэтому мы и просим перемирия.

— А мы требуем капитуляции!

Обращаюсь к Кребсу:

— У вас есть еще какие-либо документы, кроме предъявленных?

— Тут есть приложение — состав правительства, о котором я вам доложил. — И протягивает мне еще бумагу, в которой указываются члены кабинета, уже названные в завещании Гитлера.

— Цель вашего прихода — переговоры только с СССР?

— Только с вами.

— Вы — с нами, а Гиммлер и другие — с союзниками? Почему вы не хотите говорить одновременно с нами и с нашими союзниками, а предпочитаете действовать раздельно?

Пауза. Кребс потупился. Затем поднял голову:

— При расширении полномочий будем вести переговоры и с другими правительствами, с вашими союзниками.

— Это зависит от решения вашего правительства?

— Да, когда оно соберется полностью. Это основная его цель.

— Где должно собраться ваше правительство?

— До сих пор это не решено. Но лучше всего в Берлине.

— Но ведь до безоговорочной капитуляции остатков Берлинского гарнизона ваше правительство не сможет здесь собраться.

— А я глубоко убежден, что при капитуляции Берлинского гарнизона наше правительство вообще никогда не соберется. Это будет невыполнением завещания фюрера. Я считаю, что полная капитуляция не может быть решена до признания всеми нового правительства.

— Итак, правительство действует и не капитулирует?

— Я прибыл, чтобы разрешить все эти вопросы и передать немецкие заверения. А вопрос о полной капитуляции может быть решен в несколько часов после перемирия и признания нового правительства.

— Это значит, вы хотите драться до последнего? Знаете ли вы об условиях полной капитуляции?

— Да, знаю, — ответил Кребс. — Но кому вести эти переговоры?

— У вас есть рейхсканцлер, с ним Борман. Если они уполномочили вас вести с нами переговоры, значит, они могут принять окончательное решение. Разве это не так?

— Они не могут принять решение о полной капитуляции, не проинформировав обо всем Дёница. Единственная рация находится у Гиммлера. У нас же радиостанция разбомблена.

— Мы дадим вам радиосвязь. Обнародуйте завещание фюрера по радио. Это прекратит кровопролитие.

Кребс поморщился:

— Неудобно. Для Дёница это будет неожиданным известием. Он еще не знает о завещании. Мы сделали попытку заинтересовать СССР, мы не хотим нелегального правительства, согласного на отдельный договор с США и Англией. Мы предпочитаем вести переговоры с Россией.

Только теперь, видимо, до него стало доходить, что мы не доверяем ни Геббельсу, ни его посланцам. И мне осталось сказать ему прямо, что, как военный, я заинтересован прежде всего в том, чтобы поскорее разделаться с войсками противника, безнадежно обороняющимися в Берлине.

Кребс, выслушав меня, опять повторил:

— Если будет уничтожен Берлинский гарнизон, не будет германского легального правительства…

— Бессмыслица, — прервал я его.

— Я познакомил вас с моим поручением, других у меня нет…

— А я сообщил вам единственное и окончательное условие: безоговорочная капитуляция.

Генерал Кребс и его адъютант внешне сдержанны, спокойны, но чего им это стоит!

Я снова подтверждаю:

— Гарантируем сохранение жизни. А о правительстве после будем говорить. У вас нет войска, а вы хотите собрать какие-то силы. Не выйдет!

Кребс говорит торопясь:

— Я предлагаю паузу в боевых действиях. Мы можем с определенного времени отдать приказ не стрелять.

Опять звонок телефона. Звонит командующий фронтом, интересуется, как идут переговоры. Я объясняю, что у немцев нет средств связи. Они не хотят объявлять о смерти и завещании Гитлера, чтобы Гиммлер этим не воспользовался. По-видимому, боятся и Дёница. Они хотят объявить это при нашем содействии и после перемирия. Гиммлер откололся и исключен из партии.

Кладу трубку. И опять к Кребсу:

— Лучший выход для тех, кто хочет признания нового правительства, — капитуляция.

— Полная? — переспросил Кребс.

— Полная. Тогда мы будем разговаривать с этими членами правительства.

Кребс отрицательно мотает головой:

— Я не уполномочен объявлять о капитуляции. Наше правительство, таким образом, будет уничтожено… — Он говорит то по-немецки, то по-русски.

— Но и снаряд не будет разбирать, кто солдат, а кто член правительства, — заметил я.

Кребс опять трясет головой и говорит по-русски:

— Я беспокоюсь в интересах заключения мира…