Онлайн книга «Косиног. История о колдовстве»
|
«О нет, только не сегодня!» Эдвард замедлил шаг. На миг Абите показалось, что он развернется и уйдет, однако муж шумно перевел дух и направился в дом. Абита двинулась следом. Старший брат Эдварда, Уоллес, развалился в кресле, закинув ноги на стол. Те же, что и у Эдварда, волнистые волосы, карие глаза, высокий лоб, однако на этом все сходство заканчивалось. Во всем остальном Уоллес – огромный, широкоплечий, развязный в разговоре и поведении, с квадратной челюстью, бравого вида малый, с какой стороны ни взгляни – отличался от брата разительно. – Эдвард! – воскликнул Уоллес, смачно жуя ветчину. Перед тем, как отправиться в лес, Абита накрыла стол к ужину, и Уоллес не постеснялся угоститься одним-двумя небольшими ломтиками ветчины. Увидев это, Абита едва сдержала крик возмущения: ни солонины, ни ветчины у них больше не осталось, и денег на пополнение запасов в ближайшем будущем не предвиделось. Тем временем Уоллес окинул взглядом ее измазанное грязью платье и волосы. – Осмелюсь спросить… э-э… – У нас козел пропал, – сказал Эдвард, не добавив больше ни слова. – О-о… понимаю, – откликнулся Уоллес и вновь вонзил зубы в ломтик ветчины. – Жаль, жаль. Соболезную. Надеюсь, ты, брат, не возражаешь? – спросил он, подняв повыше огрызок мяса. – Путь сюда был неблизок, а я до сих пор не ужинал. «Прекрасно же знаешь, что мы возражаем», – подумала Абита и перевела взгляд на мужа. Как ей хотелось, чтоб муж призвал этого типа к порядку! «Не спускай ему этого с рук, Эдвард. Скажи хоть, что мог бы из вежливости разрешения подождать! Один-то раз в жизни не позволяй ему вытирать о себя ноги!» – Э-э, – протянул Эдвард. – Что ж… да, возможность поделиться дарами Господа – дело хорошее. – Абита, – продолжал Уоллес, – принеси-ка мне капельку Эдвардовой медовухи. Горло промочить нужно: я ведь к вам с кой-какой новостью. Однако Абита спешить никуда не стала. Во-первых, не в том она нынче была настроении, чтоб этот наглец ею командовал, да еще в ее собственном доме, а во-вторых, медовуха у них тоже подходила к концу. На исходе зимы почти со всеми припасами сделалось туго, и не в последнюю очередь – из-за сидящего перед ней. Подождав малость, Уоллес утер рукавом жирные губы и повернулся к Эдварду. – Что на нее нашло? – Абита, подай медовухи, – велел Эдвард. – Но, Эдвард, ее осталось-то… – Абита, – сурово оборвал ее муж. – Эдвард, я… – Абита! – рявкнул Эдвард. – Живей! Уоллес заулыбался, откровенно позабавленный их перебранкой. – Ну и терпелив же ты, братец! Да, спору нет, нравом ты у нас кроток, но не слишком ли кроток, а? Конечно, я ведению хозяйства тебя учить даже не думаю, но, знаешь, уж лучше твердая рука дома, чем порка в деревне, на общинной площади. Раскрасневшаяся от возмущения, Абита развернулась и твердым шагом направилась к буфету. Она хорошо, слишком хорошо знала: на людях пуританской женщине надлежит держать рот на замке, а со всеми мужчинами держаться неизменно почтительно и покорно. Это ей вдалбливали в голову с самого дня приезда, и в поучениях Уоллеса она, черт побери, совсем не нуждалась. С шипением втянув в себя воздух, чтобы хоть чуточку успокоиться, она открыла дверцу буфета и сняла с полки кувшин медовухи. Последний кувшин… и то, судя по тяжести, почти допит. Ухватив с полки кружку, Абита наполнила ее до половины и с грохотом водрузила на стол перед Уоллесом. – Да, когда эта рассердится, по ней все сразу видно, – с усмешкой заметил Уоллес. – Вон, щеки-то – что малина! – Ты говорил, будто с новостью к нам? – напомнил ему Эдвард. Усмешка с лица Уоллеса разом исчезла. – Присядь-ка, Эдвард, – сказал он, залпом опорожнив кружку. – Абита, Эдварду тоже кружку подай. Эдвард подсел к столу. Абита принесла ему кружку и налила медовухи. – И мне еще малость плесни, – постучав по своей кружке, велел Уоллес. Абита взглянула на Эдварда, а когда Эдвард кивнул, вылила в кружку Уоллеса последние капли – едва хватило, чтоб дно прикрыть. Скрыть разочарование Уоллес даже не пробовал. – Больше нет, – отрезала Абита. – Эта последняя. – Да-да, куда ни глянь, всем сейчас нелегко, – вздохнул Уоллес и призадумался, собираясь с мыслями. – Эдвард, похоже, мы с тобой здорово влипли. – Вот как? Уоллес откашлялся. – Я с табаком старался, как мог… это известно всем, так? – Над погодой властен только Господь, – сказал Эдвард. – Это уж точно. Точней не бывает, – продолжил Уоллес. – Сам знаешь, я ничего не жалел, ни в чем не скупился… пустился на жуткие хлопоты и расходы, чтоб раздобыть приличный сорт, тот самый новый, душистый лист, суливший такие надежды. Все сделал верно. Но – да, ты совершенно прав, дождь вызвать мне не по силам. На это… способен только Господь. «А, так теперь у тебя погода во всем виновата? – подумала Абита, едва сдержавшись, чтобы не хмыкнуть. – Погода тебя, значит, заставила табак сеять, хотя куча народу предупреждала: в саттонской почве табак не уродится. Но разве ты, Уоллес, хоть кого-то послушал? Нет, ты же у нас самый умный! Умнее всех». Уоллес на время умолк. Лицо его исказилось, будто он заново переживает какой-то кошмар. – Ладно. Я здесь не для того, чтоб заново все повторять. Посевы погибли, и затея наша не удалась. Что сделано, не воротишь. Сейчас речь о положении нашей семьи. Я за табак взялся ради всех нас. И ради тебя, и ради Абиты. Как тебе известно, я рассчитывал взять тебя в дело… увеличить посевы за счет твоего участка. Почтить память отца и все, что он сделал для нас, создав фамильное предприятие. С этим он воззрился на Эдварда, едва ли не требуя согласия. Эдвард кивнул. – Что ж, похоже, эта затея завела нас в тупик, – сказал Уоллес и снова на время умолк. – Похоже… похоже, придется нам как-то долги гасить. – Долги? Но… я думал, вы с лордом Мэнсфилдом сговорились о партнерстве? – Да… вроде как. Но… э-э… себестоимость начала расти, как на дрожжах, и он потребовал кое-что в залог. – Твою ферму? Уоллес… ты ведь не согласился?! Уоллес уставился в опустевшую кружку. – Нет… нет, на это я не пошел. Рисковать фермой отца я ни за что бы не стал. Эдвард вздохнул с облегчением. – В залог этот участок пошел. Эдвард вздрогнул, выпрямил спину. – Этот участок? То есть, моя ферма? Вот эта самая? Уоллес медленно, тяжеловесно кивнул. |