Книга Золотые земли. Совиная башня, страница 76 – Ульяна Черкасова

«Ты уж прости».

Ему нужны были силы, а она оказалась готова отдать себя целиком. Пусть иначе, но он её возьмёт. А после, быть может, быть может… она была хороша.

Силы возвращались к нему, тело наливалось жизнью, и рану на боку перестало дёргать.

Хлопнула дверь позади.

– Ах ты бесстыдница!

Милош обернулся, улыбнулся ошалело.

– Не ругай её, Щенсна, – хохотнул он весело.

Агнешка вскочила с кровати, поправляя платье, пытаясь прибрать распущенные волосы.

А Милош замер, заметив, что позади Щенсны стояла другая женщина. Отблески пламени золотом сверкали в её волосах, белые руки были смиренно сложены на животе. Она прошла неспешно к камину, даже не взглянула на растерявшуюся Агнешку. Служанка забормотала извинения, склоняя спину перед госпожой, но Венцеслава будто и не заметила её.

– Поди прочь, – рявкнула на Агнешку Щенсна и грубо выставила девушку за дверь. Служанка шаталась, держась за голову. Милоша едва ощутимо кольнула совесть. Он взял слишком много, пожадничал, зато к нему самому вернулись силы.

– Вот же срам! – возмутилась Щенсна. – Совсем бесстыдная девка. Прослышала, что господин Милош здесь, и пробралась, пока меня не было.

– Ты чувствуешь себя лучше? – Венцеслава села в кресло у огня спиной к Милошу, и он не смог разглядеть её лица, но голос прозвучал холодно, словно звонкий ручей ранней весной.

– Да, спасибо за твою заботу, – усмехнулся он уже безрадостно. – И я счастлив видеть, что ты тоже в порядке.

Он поднялся с постели и хотел подойти к камину как был, в одних портах, но Щенсна преградила ему путь, протянула длинный халат. Милош поспешно накинул его, запахнул и сел в кресло напротив Венцеславы.

– Ты голоден?

– Агнешка меня покормила.

– Не сомневаюсь, что она утолила твой голод, – хмыкнула Венцеслава.

Милош удивлённо вскинул брови. Ему было немыслимо хорошо впервые за долгие дни, несмотря на то что долгожданная встреча отдавала горечью.

– Щенсна, милая, принеси тёплого молока, – попросила Венцеслава.

Старуха, словно сторожевой пёс, стояла возле своей госпожи и не сразу подчинилась, Венцеславе пришлось повторить приказ.

Щенсна оглядывалась, покидая комнату.

Звонко хрустнуло полено в камине, повалилось, и огонь зашипел, посыпали вверх искры. Венцеслава посмотрела на пламя, прекрасное её лицо осталось неподвижным, равнодушным.

Её молчание было худшей пыткой.

– Спасибо, – произнёс Милош, надеясь, что Венцеслава наконец на него взглянет. – Ты снова спасла мне жизнь.

– А не должна была. Ведь ты разрушил мою, – вдруг вспыхнула она в ответ. И это тоже было ново. Прежде Белая Лебёдушка не позволяла себе гневаться.

Милош наклонился вперёд, пытаясь коснуться тонких пальчиков Венцеславы, но она отдёрнула руку, поджала недовольно губы.

– У меня не было выбора, родная, ты же знаешь, – прошептал Милош. – Он бы убил меня. Но видишь, как всё обернулось. Мы здесь…

– А мой муж в темнице!

В глазах её блеснули слёзы. Неужто она плакала по лойтурцу?

– Так это и к лучшему. Я ведь понимаю, твой отец заставил тебя выйти за Идульфа, но теперь ты будешь свободна от него. Я устрою так, что тебя помилуют, и если хочешь, мы уедем из Совина. У меня есть деньги, достаточно денег, и я добуду ещё. Ты ни в чём не будешь нуждаться.

Венцеслава больше не отводила взгляд, и это напугало Милоша куда больше её холодности.

– О чём ты говоришь, Милош? – произнесла она еле слышно. – Как я могу оставить мужа?

– Но ты же…

Милош не находил слов, как не мог и найти объяснения поступкам Венцеславы.

– Ты же не сама согласилась выйти за него.

– Я говорила тебе, что считаю Идульфа достойным человеком и лучшим мужем. Разве могла я пожелать более знатного и богатого супруга? Выше него только принц, но видят боги, ни одна девушка по своей воле не пошла бы за Карла. А теперь мой муж в темнице, и его вот-вот казнят, а я ношу под сердцем его ребёнка, и принц Карл…

Её передёрнуло от отвращения. Венцеслава обхватила себя руками, вжимаясь в спинку кресла.

– Мне кажется, он вспомнил…

Милош не мог, не желал осознать всего сказанного, не мог принять всей правды, поэтому спросил только о последнем:

– Почему ты так думаешь?

– Потому что я вижу, как он смотрит, потому что… Он навещал меня все эти дни. Каждый день. Говорит, что рад видеть меня снова в замке. Я надеялась, что уж в доме мужа он меня не достанет, но теперь мне некуда бежать.

По щекам потекли слёзы, и Венцеслава попыталась их скрыть, спрятала лицо за ладонями. Милош упал на колени рядом с её креслом, бережно отвёл руки от лица, заглянул в любимые глаза.

– Убежим вместе, – попросил он снова.

Венцеслава провела пальцем по его щеке, коснулась губ и улыбнулась печально.

– Милый, ты же понимаешь, что это невозможно?

Скрипнула дверь, вернулась Щенсна.

– Святой Константин! – воскликнула она. – Что случилось, госпожа?

– Я дурно себя чувствую. – Венцеслава высвободила ладони из рук Милоша, поднялась из кресла. Юноша так и остался сидеть у её ног. – Щенсна, милая, проводи меня в покои, а после вернись позаботиться о госте. Доброй ночи, Милош.

Щенсна вернулась скоро, помогла перевязать раны, подивилась, как быстро они заживали, поставила заслонку у камина. В спальне стало совсем темно, в окно прорывался ветер, злился, рычал, скулил голодным зверем, завывал одиноко. Сокол не мог спеть эту песню вместе с ветром.

Толстяк долго гремел ключами и ругался.

– Пустошь тебя поглоти, – бормотал он за дверью, пытаясь подобрать ключ.

Наконец гнусаво заворчал замок, и дверь открылась.

– Юродивый, тебя зовут, – сказал Толстяк.

Ежи уже стоял напротив двери, готовый к встрече. Грязные волосы он зализал ладонью, отряхнул мятую одежду, но всё равно выглядел немногим лучше прежнего. Минула седмица с тех пор, как он выходил из темницы, и все семь дней Ежи не перекинулся ни с кем и парой слов. Каждое утро приходил тюремщик, оставлял скудный завтрак и молча уходил. Он ни разу не ответил на расспросы Ежи, но, надо признать, похлёбку стал приносить посвежее, а пару раз давал вдобавок луковицу или кусок хлеба.

Гжегож встретил Ежи всё в той же комнате, только на этот раз на столе ждал завтрак: яйца, жареная репа с грибами и ржаной хлеб. Ежи замер в нерешительности, не веря собственному счастью. Неужели он мог всё это съесть?

Толстяку пришлось подтолкнуть его в спину.