Книга Дело застенчивой подзащитной, страница 42 – Эрл Стенли Гарднер

Гамильтон Бергер о чем-то шептался со своим помощником. По его виду можно было заключить, что выступление доктора его отнюдь не порадовало, но он не знал, как смягчить очевидный ущерб своей позиции.

– Есть еще вопросы? – спросил судья Ашерст.

Гамильтон Бергер покачал головой.

– Нет, – сказал он. Его интонация показывала, что он сообразил – перешептывания с помощником тоже ослабили его позиции. – Больше вопросов нет.

Следующим свидетелем Гамильтона Бергера была Мэрилин Бодфиш, сиделка, которая дежурила в доме в ту субботу, когда умер Мошер Хигли. Она сообщила, что у них было заведено, что около полудня Надин Фарр подменяла сиделку на некоторое время, чтобы дать ей передохнуть и перекусить. Свидетельница сообщила, что та суббота была очень солнечной и что она вышла из дому и расположилась на расстеленном одеяле позагорать в укромном местечке между гаражом и оградой, когда услышала, что в ее спальне, расположенной как раз над гаражом, звенит электрический звонок. Тогда она поспешно оделась и побежала в дом, где обнаружила, что Мошер Хигли бьется в конвульсиях и задыхается. На постели и на полу были следы рвоты и пятна пролитого шоколада. Кроме того, на полу были осколки разбитой чашки. Свидетельница заметила, что шоколад на полу был еще теплый.

– Вы заметили что-нибудь еще? – спросил Гамильтон Бергер.

– Я почувствовала определенный запах.

– Что это был за запах?

– Запах горького миндаля.

– Когда вас обучали работе сиделки, вам рассказывали про яды?

– Да.

– Вы знаете, какое вещество обладает запахом горького миндаля?

– Да, это цианистый калий.

– И вы почувствовали этот запах в момент смерти Мошера Хигли?

– Да.

– Вопросы защиты, – торжествующе сказал прокурор.

– Когда вы впервые поняли значение этого запаха? – спросил Мейсон.

– Я заметила его сразу же, как только склонилась над пациентом. Я…

– Отвечайте на мой вопрос, – перебил Мейсон. – Когда вы впервые поняли значение этого запаха?

– Позднее, когда я услышала, что покойный, возможно, был отравлен цианистым калием.

– Вы были в комнате, когда там появился доктор Грэнби?

– Да, сэр.

– Вы сообщили ему, что уловили запах горького миндаля?

– Нет, сэр.

– А доктор Грэнби говорил вам, что ощутил этот запах?

– Нет, сэр. Мы не говорили на эту тему.

– Где вы находились, когда доктор Грэнби составлял медицинское заключение, в котором в качестве причины смерти указывался коронарный тромбоз?

– Я была рядом, когда он заявил, что именно от этого и умер покойный.

– Вы не сказали ему, что, возможно, причина могла быть другой?

– Нет, конечно. Сиделка не может корректировать диагноз врача.

– А вы тогда не подумали, что диагноз неверен?

– Я…

– Ваша честь, – встрял Гамильтон Бергер, обращаясь к судье, – свидетельница не является медицинским экспертом. Она всего лишь сиделка. Она получила вполне определенную, ограниченную подготовку. И со всей определенностью она может говорить лишь о вполне определенных вещах. Защита не имеет права задавать такой вопрос.

– Конечно же, имеет, – живо возразил Мейсон. – Свидетельница уверяет, что она чувствовала в момент смерти запах горького миндаля и что она знала, что это – признак цианистого калия. Так что нам очень важно выяснить – указала ли она на это обстоятельство доктору, что она, несомненно, сделала бы, если бы действительно в тот момент осознала значение запаха, или же осознание наступило позже, когда полиция вложила эту идею в голову свидетельнице.

– А теперь мы имеем чисто спекулятивное утверждение, – заявил Гамильтон Бергер. – Нет никаких свидетельств, что идея об отравлении была подсказана свидетельнице полицией.

– Если вы позволите мне продолжить перекрестный допрос, – с иронией проговорил Мейсон, – то я покажу, что идея отравления пришла именно из этого источника.

– Минутку, – сказал судья Ашерст, – эта перепалка между сторонами является нарушением правил ведения дела с обеих сторон. Свидетельнице был задан вопрос. Совершенно верно, что квалификация свидетельницы не позволяет ей определять причину смерти, но данный вопрос касался не этого, а поведения свидетельницы в тот момент. Возражение не принято.

– Итак, указали ли вы в тот момент кому бы то ни было, что почувствовали запах горького миндаля?

– Нет.

– В тот момент, до того, как вы разговаривали с полицией или окружным прокурором, придали ли вы какое-нибудь значение тому факту, что почувствовали запах горького миндаля?

– Нет.

– Подумали ли вы в тот момент, что запах горького миндаля характерен для цианидов?

– Ну… нет, в то время нет.

– И только позднее, когда вы давали показания полиции и когда вас спросили, не заметили ли вы чего-то такого, что указывало бы на возможность присутствия цианида, вы сделали свое заявление насчет запаха?

– Меня спрашивала не полиция, а прокурор.

– О, Гамильтон Бергер собственной персоной, – сказал Мейсон, кланяясь в сторону окружного прокурора. – И именно в разговоре с ним эта идея пришла вам в голову?

– Ну, я тогда впервые сказала, что слышала запах.

– И тогда вы впервые поняли значение этого?

– Да.

– А мистер Бергер спрашивал вас – не заметили ли вы чего-нибудь, что указывало бы на отравление цианидом?

– Ну… да.

– А не говорил ли вам мистер Бергер, что признаком цианида является запах горького миндаля, до того, как спросить вас, не отметили ли вы наличие такого запаха?

– Да.

– Именно до того, как вы сказали, что чувствовали этот запах?

– Да, после этих слов я и вспомнила, что запах был.

– Впервые вспомнили?

– Да.

– То есть прокурор спросил вас, не заметили ли вы признаков отравления цианидом, сказав вам, что характерным признаком является запах горького миндаля, и тогда вы впервые вспомнили, что ощущали этот запах?

– Да, тогда я и вспомнила, что ощущала этот запах.

Мейсон улыбнулся.