Книга Шпага д'Артаньяна, или Год спустя, страница 107 – Ораз Абдуразаков

Кристина была по-настоящему потрясена услышанным. Этому нежному созданию, воспитанному в провинциальной простоте и патриархальной строгости, с молоком матери и лесным воздухом впитавшему легенды и баллады о благородных воинах и святых королях, казалось дикостью, страшной выдумкой то, о чём с таким пугающим спокойствием поведал ей любимый человек. На самом деле за мрачной невозмутимостью мушкетёра таились боль и возмущение, тщательно оберегаемые им от посторонних глаз по совету Арамиса.

– Это ужасно, д’Артаньян, – тихо, но твёрдо молвила девушка после долгого молчания, – жестоко и несправедливо.

– О да, – прикрыв глаза, одними губами отвечал д’Артаньян, – вы правы: это несправедливо.

Увидев переменившееся выражение сурового лица юноши, Кристина всё же не сочла нужным смягчить тему беседы:

– Разве можно мириться с тем, что пагубная страсть монарха стала причиною гибели доблестного сына Франции? – задала она вопрос со всей непосредственностью человека, убеждённого в собственной правоте.

Невероятным усилием воли подавив клокочущие в нём чувства, готовые прорваться наружу, д’Артаньян вымученно улыбнулся:

– Забудьте об этом, Кристина, право слово, забудьте.

– Забыть? И это говорите мне вы, Пьер, вы, сын маршала д’Артаньяна, ближайшего друга графа де Ла Фер? Сами вы это забыли?

– Нет, – глухо ответил молодой человек, так сверкнув глазами, что усомниться в его словах было невозможно.

– Нет? – решилась всё же переспросить фрейлина королевы, с надеждой глядя на возлюбленного.

– Не мне, как вы правильно заметили, Кристина, забывать о судьбе несчастного виконта де Бражелона, – проговорил д’Артаньян, небрежно кладя руку на эфес шпаги. – Но вот вам об этом думать не стоит.

– Я буду думать и помнить ради её величества, – возразила мадемуазель де Бальвур.

– Ну конечно, – мягко улыбнулся д’Артаньян, – как я мог запамятовать?

– Я серьёзно, граф, – горячо заявила Кристина, – королева покинута, она страдает.

– Тут уж ничем не поможешь…

– Нет же, уверяю вас! Я же говорю не о сердечных переживаниях, Пьер.

– Тогда о чём же? – спросил мушкетёр, заранее угадывая ответ.

– О войне, об этой неправедной войне, которую ведёт король против соотечественников её величества.

Внимательно посмотрев на прекрасное взволнованное лицо девушки, д’Артаньян решился:

– Я мог бы ответить вам, что испанцы были и остаются нашими врагами, что деволюционное право является правом французской короны, что Фландрия и Геннегау – исконные земли Бурбонов, а королева, как и любая женщина, обязана во всём быть покорной супругу. Мог бы, но… я и сам не думаю всего этого, милая Кристина, а потому скажу вам одно: знайте, я обвиняю короля Франции в смерти Рауля де Бражелона и разжигании вероломной войны с Испанией…

– Но…

– Оставим это теперь, прошу вас. Вы слышали моё слово, разве это не главное?

– Я безусловно верю вам и всецело полагаюсь на ваше благородство, д’Артаньян. Значит, союз наступательный и оборонительный?

– Буду счастлив, – облегчённо рассмеялся д’Артаньян, слегка пожимая протянутую ему руку.

– Однако этому нашему союзу суждено в ближайшем будущем приостановить своё действие, – с внезапной серьёзностью произнёс он.

– Почему же? – встрепенулась девушка.

– Об этом пока мало кто знает, но вам я скажу, хотя для меня это куда больнее, чем для всякого другого.

– Бога ради, Пьер, не тяните! – взмолилась Кристина, почуяв неладное.

– О, не волнуйтесь – обычное дело. Сегодня король принял решение покинуть театр военных действий и с большей частью двора отбыть в Компьень, а оттуда вернуться в Версаль.

– Не может быть, – как-то испуганно прошептала мадемуазель де Бальвур, хотя в таком намерении Людовика XIV и впрямь не было ничего из ряда вон выходящего.

Давно минули те времена, когда короли уходили в поход и возвращались домой вместе с солдатами. Разделив с войском успех взятия семи больших и малых крепостей неприятеля, король, в полном соответствии с укоренившейся традицией, отбывал на родину, дабы пышными празднествами воздать должное славе французского оружия. В расположении армии, впрочем, оставались придворные офицеры, в числе которых пребывали, разумеется, д’Артаньян, де Лозен, де Гиш, де Маликорн и другие. Особенность ситуации состояла в том, что со дня отъезда короля большинство царедворцев, оставшихся на фронте, как манны небесной ожидали его приказа вернуться, хотя бы и ненадолго, во Францию. Так было и в Голландии, несмотря на протесты старшего д’Артаньяна; оно и понятно – не мог же самый блестящий европейский двор обходиться без лучших своих представителей. Вот и получалось, что треть, а то и добрая половина командного состава попеременно отсутствовала при осадах и штурмах, отдавая плохо скрытое предпочтение версальским балам.

Едва д’Артаньяну удалось успокоить обескураженную девушку уверениями в том, что король неминуемо призовёт его в самом скором времени (такая уверенность, оговоримся, у него и в самом деле была), как в коридоре послышались шаги и звонкий смех Монтале, издалека оповещавшей влюблённых о своём появлении.

– А вот и мы, голубки! – воскликнула она, вгоняя Кристину в краску.

Оценив обстановку, с нарочитой беспечностью она продолжала:

– Конфликт улажен, гвардия повержена! Вот у меня бы поучиться этим горе-воякам испанцам…

Глядя на усталое лицо Маликорна, невольно хотелось с нею согласиться, хотя масляный блеск в маленьких глазах выдавал и более приятные источники утомлённости.

– Вы сообщили, граф? – задал он вопрос д’Артаньяну.

– Только что, господин де Маликорн, – кивнул юноша, – ну, а вы?

– Всё никак не решусь, – удручённо развёл руками гвардеец. – Я подумал, что, может быть, вы…

– Ну что ж, – усмехнулся гасконец, – я, пожалуй, окажу вам эту услугу.

– Тысяча благодарностей, – отозвался Маликорн.

– О чём это вы? – подозрительно спросила Монтале. – Что вы побоялись сообщить мне такого, муженёк, о чём господин граф поведал Кристине? Бедняжка, что за бледность?!

Последние её слова, понятно, относились не к Маликорну и не к д’Артаньяну. Взяв похолодевшие ладони Кристины в свои, Ора грозно продолжала:

– Кто-то из вас должен мне это сказать, чтобы бедная девушка по крайней мере была не одинока в своём горе. Ну, что там случилось? Уж не воюем ли мы с Англией? Не отлучён ли от церкви господин Кольбер? Не наступают ли испанцы? Отвечайте же, господа!

– Ничего подобного, сударыня, – кротко молвил д’Артаньян, – просто мы расстаёмся.

– Расстаёмся, сказали вы? То есть как?! Да не едете ли вы, часом, проветриться в Булонский лес, кавалеры? Это было бы по-настоящему жестоко по отношению к нам, чахнущим на этой глупой войне!