Книга Шпага д'Артаньяна, или Год спустя, страница 205 – Ораз Абдуразаков

Король кивнул, отпуская слугу. Затем велел пригласить графа де Сент-Эньяна. Королевский Меркурий вполне оправдал свой неофициальный титул, примчавшись почти сразу: он как раз был неподалёку, обсуждая с Маниканом будущую помолвку Пегилена, весть о которой, благодаря врождённой скромности последнего, уже распространилась по всему Версалю.

– Сент-Эньян, меня зовёт королева, – тревожно обратился король к адъютанту.

Фаворит всем своим видом выказал благоговейное изумление, плавно перетекающее в недоумение по поводу того, при чём тут, собственно, он.

– Зачем, как ты думаешь? – разрешил его сомнения Людовик.

Вопрос требовал немедленного ответа, несмотря на то, что был обращён несколько не по адресу. И Сент-Эньян ответил:

– Смею предположить, государь, что это как-то связано с начавшейся кампанией.

– Так, так…

– Вполне вероятно, что её величество намеревается привести какие-то аргументы… – придворный говорил медленно, с трудом подбирая слова, – аргументы, призванные повлиять на решения вашего величества.

– Вроде аргументов господина Кольбера? – презрительно уточнил король.

Трогательное выражение неосведомлённости на лице адъютанта умилило Людовика.

– Так ты ничего ещё не знаешь? Надо же, а ведь с тех пор едва ли не час минул… Ну да ладно… так ты полагаешь?..

– Ах, государь, но ведь всякое может быть, – Сент-Эньян позволил себе улыбнуться, – возможно, её величеству просто вздумалось пожелать вам доброго дня.

– Сугубо сомнительно, граф, – не принял король тона фаворита, заставив того прикусить язык, – тут что-то другое.

– Думаю, – серьёзно заметил адъютант его величества, – что существует единственный способ узнать это.

– Какой?

– Пойти к королеве, – пояснил Сент-Эньян.

– Ты прав, – помрачнел король, – хотя и не хочется: утро и так не из лучших.

Фаворит никак не отреагировал на это заявление, хотя, разумеется, сенсационная новость о дерзости суперинтенданта была уже известна всем и каждому, а Сент-Эньяну – в первую очередь. Король же встал из-за стола, придирчиво оглядел себя в зеркале и, видимо оставшись доволен проделанным наблюдением, направился в покои супруги. Мария-Терезия Австрийская встретила мужа в том же кресле, в котором ночью принимала генерала иезуитского ордена. Поцеловав ей руку, Людовик удобно устроился на софе.

– Итак, я здесь, сударыня, – настороженно приступил он, – чему обязан счастьем вашего приглашения?

– В воле вашего величества не дожидаться особых приглашений, чтобы навещать меня, – молвила королева.

Монарх стиснул зубы, поняв, что предстоит, по всей видимости, одна из тех редких семейных сцен, которые он терпеть не мог и которым предпочитал столкновения на политической почве. Стремясь направить раздражение супруги в это более привычное и приемлемое русло, он огласил восхитительное оправдание:

– Ваше величество, наверное, лучше поймёте мотивы моей невнимательности, если я скажу, что сейчас все мои помыслы и все моё время занимает война.

Он весь внутренне напрягся, ожидая грозы. Но её не последовало: Мария-Терезия только печально вздохнула, наклонив красивую головку:

– Разумеется, я близко к сердцу принимаю заботы вашего величества, но ведь я всего только слабая женщина, а потому нуждаюсь, хоть изредка, в вашей нежности и заботе.

Людовик остолбенел: он никак не ожидал услышать подобные речи из уст жены, отчизну которой он намеревался предать огню и мечу, дабы произвести неизгладимое впечатление на её же фрейлину.

– Я не помню, когда в последний раз вы удостаивали меня своим посещением, ваше величество, – продолжала королева, заливаясь краской гнева, которую король ошибочно принял за знак очаровательной стыдливости.

– О, я виноват, Мария, – нехотя произнёс он, – виноват перед вами.

– Не отрицаю, – улыбнулась испанка, – и, пожалуй, склонна даже дать вашему величеству возможность искупить вину.

– Скажите как, – обречённо вздохнул король.

Мария-Терезия сделала вид, что не замечает либо не придаёт значения этой оскорбительной для неё интонации.

– Обычно мужья сами догадываются о таких вещах, – покачала головой королева.

– А всё же объясните, сударыня.

– Что ж, раз вы настаиваете…

– Да.

– Я желаю, чтобы… о, Пречистая Дева! – воскликнула она, не в силах выговорить унизительную просьбу, пусть и продиктованную холодным расчётом.

– Чего вы желаете?

– Но… мне в самом деле необходимо сказать это вслух, Людовик? – почти взмолилась Мария-Терезия.

– Не вижу, как иначе смогу я удовлетворить ваш каприз, – устало пожал плечами король.

– Это не каприз.

– Допустим…

– Чтобы ваше величество убедились в этом, я скажу.

– Жду с нетерпением, сударыня, – кивнул Людовик XIV, вяло и неубедительно изображая интерес на застывшем лице.

– Итак, я прошу ваше величество, чтобы этой ночью вы навестили меня в моей опочивальне, – вымолвила наконец королева, вспыхивая как роза.

Король замер как громом поражённый. Боже правый, да ведь он скорее мог предположить, что жена попросит его отречься от трона и примкнуть к гугенотам, чем… Невероятно! Женщине, чтобы изречь такую просьбу, требуется переступить через себя, а если эта женщина – королева, то ей к тому же надобно отречься от своего августейшего достоинства. Что там Лилль, Франш-Конте или даже Мадрид, когда им только что одержана самая блестящая, самая выдающаяся победа над Испанией! Вот она, прямо перед ним, трепещущая и послушная инфанта, умоляющая о долгожданных знаках супружеского внимания! Вот так триумф, не чета победам Конде, Тюренна и обоих д’Артаньянов. Какая жалость, что проклятый Арамис не может видеть этой сцены… как он назвал тогда королеву?.. Ах да, как же: «драгоценной связующей нитью между Испанией и Францией», ха! Вот и намотал он, Людовик, эту нитку на кулак и держит крепко – не вырвать. Что теперь ему Европа, коль скоро супруга, обладающая деволюционным правом, на его стороне?! Влюблённая, послушная его воле… раздавленная его волей…

– Эту ночь я проведу у вас, Мария, – услышал он собственный голос сквозь упоительный туман быстротечных радужных мыслей.

– Благодарю… – потупила взор испанка.

– Но скажите, Мария, – обратился к ней король, – с вашей стороны это только порыв или…

– Или?.. – подняла на него чёрный взгляд королева.

– Порыв или подлинное чувство?

– Ах, ваше величество, конечно, чувство, и даже такое сильное, которого я, кажется, никогда ещё не испытывала, – отвечала Мария-Терезия.

Королева не кривила душой: в самом деле, большинство людей справедливо считают самым сильным чувством ненависть, ибо куда чаще она вытесняет из сердца любовь, нежели наоборот.