Книга Испорченная реальность, страница 32 – Джон Урбанчик

Я не стану открывать глаз. Еще рано. Нужно собраться с силами. Перехитрить их, заставить поверить, что я еще слабей, чем в реальности, измучен и сломлен. Не могу встать, даже если это не так. Не могу говорить, хотя это неправда. Не могу бежать — пусть и придется. Я это сделаю.

— Давай, — говорит призрак, заставляя меня сесть и, возможно, встать. Я пытаюсь. Ноги дрожат. Я падаю, увлекая ее за собой. На земле полно камешков, они сдирают краску с моих рук и ног. Глубоко выдохнув, я откатываюсь от женщины, чтобы снова ухватиться за ее руку.

Она уходит. Это было бы хорошо, но она возвращается с двумя мужчинами. Они закидывают мои руки себе на плечи и тащат меня через подлесок. Я вижу палатки и костер, но меня приводят к склону горы — к пещере. Мне больно, но сопротивляться нет сил. Кареглазая женщина-призрак шагает впереди, показывает путь — через крохотное отверстие в камне, по узкому, петляющему коридору, в огромный зал. По стенам пещеры бегут лестницы, видимо, в случайных местах. Всюду двери неправильной формы — в нескольких этажах над нами. Огромный костер отбрасывает алые блики. Я не вижу, куда уходит дым — тянется вверх и исчезает. Вокруг костровища — барабаны, но на них никто не играет. Стены увешаны масками из расписного фарфора, кожи, пластика и стекла, перьев и бусин, блесток и краски, без сомнения карнавальными.

— Сюда, — говорит женщина, указывая на дверь.

Мужчины открывают ее пинком, не сильным, и швыряют меня внутрь. Я вижу деревянную койку и тонкий матрас с одеялом. Больше в комнате ничего нет. Я падаю на спину. На этой двери нет замка, хотя это не значит, что все остальные будут открыты. Не значит, что меня не запрут.

— Жди здесь, — говорит она.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я, жалобно и слабо, почти не прилагая усилий.

С мгновение она колеблется, а потом отвечает:

— Дайю.

Прекрасное имя, думаю я, хотя и странное. Приглядываюсь к ней. Раньше я не замечал, но под слоями серой краски — азиатка. Может, китаянка? Если у нее и был акцент, он потерялся в хриплом, болезненном шепоте.

Внезапно мне становится ее жаль: когда-то у нее была жизнь, семья и друзья — до того, как все поглотила серость, до того, как она упала за борт реальности, больная и напуганная, как и я.

— Тихо, — говорит Дайю, приложив палец к моим губам. — Залезай в постель. Спи. Я принесу еще воды.

— А потом что? — спрашиваю я, но она не отвечает. Смотрит, как я забираюсь на матрас. Это нелегко, хотя и не невозможно. Постель твердая, жесткая, но лучше доски. Я перекатываюсь на спину, поворачиваю голову к Дайю, но она уже исчезла.

Я сплю, тревожно и без снов.

IV

Когда я снова открываю глаза, оказывается, что Дайю принесла воды в глиняном кувшине, кусок хлеба и шоколад. Хлеб и вода — понятно, но шоколад, видимо, награда за что-то. Пока я еще ничего не сделал, но она ждет от меня какого-то поступка. Боюсь, мне не удастся его избежать.

Жажда жуткая, так что я сажусь и пью, несмотря на то, что в животе пустота и боль.

— Тебе лучше? — спрашивает она.

— Немного, — признаю я. Ей трудно лгать. Она кажется такой маленькой — серой бродяжкой, а не призраком. Не той женщиной, которую я видел на «Таун-Холл».

Странно, что теперь я думаю о ней как о человеке, а не о призраке. Стоит быть осторожней. Проще считать их чем-то сверхъестественным, нереальным. Как и любого из нас в этой версии реальности. Я гадаю, не изменилась ли действительность вновь. Вдруг в ней больше нет Карен?

— Ты разговариваешь во сне, — говорит Дайю.

Я понимаю, что зря спросил, как ее зовут. Теперь под серой краской я вижу личность. Она больше не одна из них. Нужно вести себя осторожней. Нельзя допустить новых ошибок.

— О чем?

— Ты произнес имя, — говорит она. — Несколько имен, вот и все. — Сколько я спал?

— Час.

— Мне еще плохо.

— Ты слаб, — напоминает она. — Пей. Нужно набраться сил.

Я снова пью воду. Ем хлеб. Он более свежий, чем я думал, но не сравнится с улитками, которые Иезавель купила в «Восторге пекаря».

— Можно тебя спросить? — говорит Дайю. Она сидит на краешке кровати, если так можно назвать узенькую койку, и наклоняется ко мне, не слишком близко. Осторожная, но любопытная, первый призрак, что проявляет хоть какое-то подобие чувств.

— Конечно.

— Ты ответишь честно?

— Попробую.

— Ты скучаешь по ней, да? — Она не смотрит мне в глаза, ее губы дрожат. Я чувствую себя так, словно земля вот-вот разверзнется у меня под ногами, и я цепляюсь за соломинку. Чувствую, что теперь мне угрожает куда более страшная опасность, но я не могу понять почему. — Все еще ее любишь.

— По правде, — говорю я, — мы были вместе всего несколько дней назад. Кажется, словно я уехал в командировку.

Я передумываю:

— Даже не так. Время без нее течет медленней. От меня словно отрезали половину.

— Ты нас ненавидишь, — говорит Дайю. — Ненавидишь меня.

Теперь она смотрит мне в глаза, что бы я ни сказал, ушам она не доверяет. Это проверка? Угроза? Они оценивают, насколько я влился в их ряды?

— Нет, — честно говорю я. — Тебя я не ненавижу. Никого из вас. Она слабо улыбается.

— Я сперва ненавидела. Теней. Не хотела... не могла... — Она замолкает, отводит взгляд, роняет шоколадку на кровать и выходит. Не оглядывается.

Она или открывается, или проверяет меня.

В любом случае этого я не ожидал.

Я разворачиваю плитку («Нестле Дабл Бленд»). Она нежная, мягкая и очень вкусная. Кажется, что я не ел несколько месяцев и не знаю, когда наемся снова. Эти пятьдесят грамм действуют на меня как наркотик, как последнее искушение. Проиграл ли я, накинувшись на нее так быстро и жадно?

Даже с серыми руками, я съедаю все до последней крошки и вы пиваю воду из кувшина (с самого начала полупустого). Откидываюсь назад и закрываю глаза. Прислушиваюсь и знаю, что она — или кто-то еще — возвращается.

V

Время здесь ведет себя странно. Думаю, это из-за наркотиков. Они подмешивают что-то в мою воду или в шоколад или вкалывают мне, пока я сплю. Время ползет или движется рывками, но ничего не происходит.

Я вижу мужчину — невысокого и крепко сбитого, но не жирного. Мне больше нравится Дайю, но, думаю, я не могу выбирать.

Он приоткрывает дверь и смотрит в щелку достаточно долго, чтобы я открыл глаза и заметил его. Он улыбается. Искренне, хотя и криво — из-за слоя серой краски. Принимает мой взгляд за приглашение и входит.

Он выглядит как рестлер, которого я знал в школе. Не то чтобы у меня было много таких друзей, но я научился распознавать комплекцию. Выражение лица тоже подходящее, даже банальное.