Онлайн книга «Бумажный змей. Рассказы и сказки»
|
А Тиша мало на кого глядит, к столбу подворачивает. – Ну, гвоздь, теперь у тебя – хомут, у хомута – конь. Золотей! А гвоздь как был, так и есть. Тут Тихон хоть и тихим был, а накинулся на гвоздь: – Ты что, ржавая твоя шляпка, надо мной издеваешься! А на ту пору у столба кузнец случился: – Ну что тебе, Тихон, бессловесный гвоздь сказать может? Не золотеет – значит, ещё чего-то просит. – А чего? – Мыслимое ли дело, чтобы столб, гвоздь, хомут да конь под дождём мокли! Стал Тиша столб крышей покрывать. Покрыл, а гвоздь не золотеет. «Видно, мало ему одной крыши», – решил про себя Тиша и принялся стены рубить. Теперь-то уж он всё мог. Долго ли, коротко ли рубил Тиша стены, а гвоздь как был, так и есть. – Да позолотеешь ли ты когда-нибудь? – крикнул в сердцах Тихон. – Позолотею. Обязательно позолотею. У Тихона глаза на лоб полезли. До сей поры гвоздь молчал, а тут на – заговорил! Видно, в самом деле не простой он сковал гвоздь. А то, что кузнец в это время на крыше лежал, Тихону невдомёк. Молод ещё был, не научился ещё сказки, как орехи, раскусывать да ядра из них выбирать. Со скорлупой глотал. – Чего же тебе ещё, гвоздь, надобно? На это вместо гвоздя конь Тише ответ проржал: – И-и-хи-хи… Как мне жить без сохи!.. И-и-и… – Да ты, Буланко, не ржи так жалобно. Если уж я тебя заработал, так соха будет. Сам лемех скую и оглобельки вытешу. Сковал, вытесал, поперечины наладил, а на гвоздь не идёт смотреть. Не до того как-то стало. Другое в голову вошло. Коли гвоздь хомут попросил, хомут – коня, конь – соху, надо думать, соха пашню запросит. Запряг Тихон коня в соху. Конь ржёт, соха пласт режет, пахарь песенки попевает. Народ в поле высыпал, на Тишу глядит. Матери девок-невест вперёд себя выпихивают. Авось какая приглянется. И кузнецова дочка тут же, на пашне. Так и ходит за ним, как галка по борозде. Нечесаная, немытая. – Тишенька, возьми меня замуж! Помогать тебе стану. Тихон даже шарахнулся от этих слов. Соха в сторону вильнула. Конь не по-хорошему озираться начал, кузнецова страшилища пугается… – В своем ли ты уме, пугало? – говорит ей Тихон. – Кому ты такая нужна! Разве на огород – ворон пугать. Так у меня ещё и огорода нет. А она: – Я тебе посажу огород, а сама потом пугалом стану, только бы видеть тебя, Тишенька… Несуразными показались ему такие слова, а к сердцу припали: «Ишь ты, как любит! Пугалом соглашается быть, лишь бы видеть меня». Ничего не ответил он кузнецовой дочери – к кузнецу пошёл. А кузнец его давно поджидал: – Тихон, чего я тебе сказать хочу: твой счастливый гвоздь завистники вытащить хотят да в свою стену вбить. – Это как же, дяденька Захар? Что делать теперь? Не иначе, что караулить надо. – Так, милый сын, так, – поддакивает кузнец. – Только караулить как? Дождь осенью. Снег зимой. Избу ставить надо. А Тихон ему: – Я только подумал, а ты уже сказал. Пойду избу рубить. Топор у меня есть, силы хоть отбавляй. Никакого дела не боюсь. Опять высыпал народ. Опять невесты гуртом. А он рубит – только земля вздрагивает да солнышко смеётся. И светлому месяцу было на что поглядеть-порадоваться, Тихон и ночи прихватывал. Пришла осень. Сжала вдова хлеб. Тихон обмолотил его, а конь на базар свёз. Утварь всякую в новый дом приволокли. А гвоздь не золотеет. И на душе невесело. – А отчего-почему, милый сын, на душе невесело? – Один я, мамонька, вперёд других выскочил. Дружков опередил, товарищей оставил. Себе гвоздь вбил, от них счастье скрыл. – Да ты что, Тиша? Всякий сам своему счастью кузнец. Так ведь тебя Захар учил? – Так-то оно так, – ответил сын. – Только дяденька Захар и про то говорил, что на миру и смерть красна, а в одиночку и счастье плесневеет. Мне все помогали: и кузнец, и шорник, и лесник. А я кому? Сказал так Тихон и пошёл к дружкам-товарищам. Кому верное слово скажет, кому добрый совет даст, а кому и своими руками подсобит. Вдове крышу покрыл. Старику сани справил. Лентяя усовестил. Юнцов к делу приставил. Зазолотел гвоздь! Со шляпки начал – до середины дошёл. Счастье весельем в новый дом заглянуло, дружбой людской зацвело. Не нахвалится народ на Тихона. До того дело дошло – его, неженатика, по батюшке величать начали, на миру выкликать. А гвоздь день ото дня пуще горит. – Теперь, – говорит кузнец, – только жениться – не ошибиться. Без огня в избе светло будет. – А какую-чью ты ему дочь присоветуешь, чтобы ошибки не было? – Ровню. – А кто ровня? – Моя Дунька, – говорит кузнец. – Ах ты, чумазый мошенник! – взъелась вдова. – Эта кикимора – ему ровня? Немытая, нечёсаная, к делу не приученная? Она ему ровня? Ему, маковому цвету, золотым рукам, богатырским плечам, налитому телу? Да разве это дело? Слыхано ли, чтобы орел галку замуж брал? – А кто, вдова, его орлом сделал? – Как кто? Гвоздь! – А кто гвоздь ему подсобил сковать?.. Кто? Тут вдова вспомнила всё, и совесть в ней заговорила. Совесть говорит, и любовь материнская свой голос подаёт. Жалко ей на этакой неумехе сына женить. Жалость в левое ухо нашептывает вдове: «Не губи сына, не губи». А совесть в правое ухо своё твердит: «Без матери кузнецова дочь росла, неряхой-непряхой выросла. Он твоего сына пожалел, как тебе его дочь не приголубить!» – Вот что, кузнец, – говорит вдова. – С первым снегом Тиша на заработки повёзет дружков-товарищей, которым он не два, не три десятка золотых гвоздей вбил. Пусть тогда твоя Дуня ко мне приходит. Да скажи, чтобы она мне ни в чём не перечила. Выпал первый снег. Повёз Тихон дружков-товарищей на заработки – гвозди золотить. Явилась Дунька ко вдове. – Слыхала я, Дуняша, будто тебе охота моему сыну приглянуться. – Уж так охота, тётенька, так охота! – заливается черномазая Дуня слезами и грязь по лицу размазывает. – Себя бы наизнанку вывернула, только бы он с глаз долой не прогонял. – Ну, коли так, будем стараться. Я ведь, Дунюшка, как и твой отец, колдую, когда придётся. Сказала так вдова и подала Дуне веретешко: – Неказистое оно, Дуня, а силу большую в себе прячет. Дед мой как-то бабу-ягу в лесу поймал, порешить хотел. А она от него этим веретешечком откупилась. Сильное веретено. – А в чем его сила, тётенька? – спрашивает Дуня и на веретешечко косится. |