Онлайн книга «Милый Ханс, дорогой Пётр»
|
Потом вдруг раз – и исчез Герман. Конёк вглядывается: где же он, где? И чем дольше стоит, тем сильнее волнуется, потому что не видно Германа, нет его! А потом не волнение – ужас Конька охватывает, и уверенность, что несчастье случилось, и он смотрит на чемоданчик и не знает, что делать… И быстро по гальке пошел, побежал – туда поскорей, вверх, на набережную. И уже на велосипеде мчится прочь от моря свинцового, от беды. Только ей он скажет, Ларе, ей одной… Потому что между ними нет тайн, всё друг дружке говорят, даже самое страшное! А Римме не скажет, нет, хоть вокруг кругами ходит, в лицо встревоженно заглядывает: что с тобой, что? Вот опять на кухню зашла, а Конёк ей: “Ларку позови, куда Ларка запропастилась?” И всё, нет больше сил терпеть, невмоготу ему со своей тайной – сорвал с себя колпак, сам в зал бежит за Ларисой! И вдруг среди танцующих – Герман! Усики вроде мелькнули, чубчик… Конёк в толпу врезается, где он? Чуть не каждого кавалера осматривает, от дам отрывая, к себе лицом разворачивает: ни усиков, ни чубчика. Померещилось? Ефим с эстрады Конька заметил, думает, тот в своем боевом настрое. – Народным артистам! Давай! На бис! Коньку не до пения. – Отстань, Ефим! Ты парня не видел? Такой вот, как я, только еще усики? – Таких, как ты, больше нет, точно, – удивляется Ефим. – Чего волнуешься, он тебе кто? Конёк вдруг сам удивляется: – Кто? Не знаю… Да никто! Тут как раз Лариса с подносом пробегает, он ее поймал. – Я сейчас, веришь нет, Германа видел! – Какого такого Германа, это кто? – Он уплыл и не вернулся, а я его видел! Но если он Герман, тогда я Поль Робсон! – А ты и есть Робсон, – вздыхает Лариса. – Потому что как же он здесь, если он уплыл? – волнуется Конёк. И тянет Ларису к столику. – Не уходи… Сядем, садись! Она уже улыбается, глядя на его метания: – Это ты подкапываешься, хитрый Конёк, чтобы я тебе чашечку принесла? Конёк вне себя: – У тебя одни чашечки в голове! Ты сама эти чашечки придумала! – А чтоб ты не хлестал у всех на глазах! – Ну, поехали! Подожди… – На лице Конька чуть не отчаяние. – Мне с тобой, Лара, посоветоваться надо… Ну, как с женой! Она вспыхнула, сразу сосредоточилась. – Советуйся так. Нельзя же за столик, не положено… Ну? Советуйся! Рассуждают. – Где ты его видел? – Сейчас только танцевал. – Но сомневаешься, что это был он? – Не сомневаюсь, он! – А что ж тогда советоваться? Они стоят среди танцующих, Конёк в тяжелом раздумье повел Ларису в танце. – Но ведь он уплыл и не вернулся! – Утонул? – Не знаю. Да. – Значит, танцевал не он? – Ларисе надоело. – Померещилось, Конёк! Всё! Она даже попыталась высвободиться из его объятий, пихнув в грудь, но он не отпустил, только сильнее к себе прижал. – Мы в спарринге работали, он в моем весе и левша… Усики у него и левша, еще одно отличие! – Конёк, успокойся! Помолчав, она сообщает: – А я вот что подумала… Что ты очень наивный, Конёк. Он танцевал, а потом сбежал, как ты в зале появился! – Чего это он? – Да не хочет тебя видеть! Она это выпалила Коньку в лицо, и он, помолчав, согласился. – Да, Лара, так и есть, наверное. Только больше не называй меня Коньком, такая просьба. – Никогда? – Пожалуйста. – Не буду, – кивнула Лариса. И очень вдруг огорчилась. Всегда смеялась, что бы ни было, а тут губы дрогнули, лицо по-детски искривилось, и она поскорей уткнулась ему в плечо, скрывая слезы. Обняла одной рукой, в другой еще держала поднос. Еле ее уговорил: “Сейчас спутник пролетит, идем смотреть, а то пропустим!” Покаялся: “Конёк я, так меня и называй, всегда буду только Коньком!” И вот они обычным своим тайным черным ходом выходят из ресторана на берег. Лара идет за Коньком в темноту: прошлый раз тоже обещал, что пролетит, а ничего не увидели! Он оправдывается: “Прошлый раз облачность была, не самое удачное время для астрономических наблюдений…” Лара верит, спрашивает всерьез: “А сегодня удачное, сегодня спутник увидим?” Вспомнила, засмеялась: “Ну да, облачность… ты не дал смотреть, приставал!” Он берет ее твердо за руку, за собой в темноту тянет, ему туда надо. И Лара, как маленькая, за ним идет, спотыкаясь, простодушно на небо глядя. И Конёк сам уже верит, что сейчас над ними спутник пролетит, тоже задрал голову – а вдруг? Внезапно она останавливается, страшно ей: прожектора! “Конёк, милый, прожектора на нас с тобой направлены!” Он поскорей ее обнимает: “Что ты, что ты, успокойся! Почему решила, что на нас? Пограничникам дела нет, как только за нами следить!” А потом всё наоборот: она уже ничего не боится и не понимает, почему он боится, когда вместе с ней лежит. А Конька нагота ее пугает, что до самого конца она разделась, позабыв обо всем, и лежит под прожекторами совсем голая! И он все крепче Лару к себе прижимает, чтобы только спрятать от ползущих по гальке лучей. И тут шаги им мерещатся, даже вроде собака залаяла… Пограничники?! Вскочили, Лара впопыхах одевается, вещи не может найти, которые сама необдуманно разбросала… Еще прожектор, как назло, ушел, Лара все ищет в темноте, а Конёк-то одетый, схватил ее, бегут! Еле ноги унесли. Поднимаются уже с берега по лестнице в ресторан, Конёк смеется: “Чего-то мне последнее время все мерещится… Может, их и не было, пограничников?” Он смеется, а Лара вдруг в слезы, прямо рыдание… И что с ней, непонятно, не говорит, стала и стоит, ни с места, лицо закрыв ладонями. Все-таки Конёк расслышал: “Трусы не нашла… как я без трусов в ресторан пойду!” Горе безутешное, Конёк уговаривает: “Так никто не узнает, какая ты там… не видно же! Я один знаю, но никому не скажу!” Всерьез говорит, переживает за Лару. И потом из кухни все в их закуток выходит, уже не Германа глазами в зале ищет, только в волнении на Лару свою смотрит, как там она, больше не плачет? И вот пришла в закуток, лицо убитое. – А Ефим все знает! – Как он может знать? – Смотрит и улыбается, знает! Конёк не раздумывая к эстраде идет. – Ты чего, Ефимушка? Ефим между куплетами только плечами пожал, очень был удивлен. Как же не улыбаться ему, если он такое вот поет: “Мишка, Мишка, где твоя улыбка?” И тут же Конька заставил улыбнуться, куплет пропел: |