Онлайн книга «Не пытайтесь это повторить»
– Моей подруге, – Юля указала на меня, – пришла пора посетить собственную могилу. – А-а, умертвие, – понимающе кивнул старик. – Тогда я вас пропущу. Вампиры тоже с вами? – Да, с нами. – Надеюсь, вы будете вести себя прилично. – Разумеется. – У нас ведь тут вандалы объявились, – посетовал старик. – Разрушили два могильных памятника. Милиция искала, да что там… – Какой ужас, – искренне посочувствовала Юля. – А к ведьмам обращались? – Ведьмы дорого берут за такую работу, – вздохнул оборотень. – Вот если бы вы, госпожа… – Я? – на миг задумалась Юля. – А почему бы и нет? Хорошо. Я попытаюсь найти этих вандалов и примерно наказать. А сейчас пропустите нас на кладбище. – Конечно, конечно, – засуетился старик. – Вас, может быть, проводить? – Нет, спасибо, я знаю дорогу, – улыбнулась я. Шлагбаум со скрипом поднялся, и мы ступили на кладбищенскую землю. И сразу на нас обрушилась тишина, как будто невзрачный шлагбаум отсекал все звуки внешнего мира. – Куда идти, Тийя? – негромко спросила Юля. – Сначала по главной аллее. Вот сюда. Я взяла Юлю под руку, она приняла это как само собой разумеющийся факт, и мы пошли по гладко вымощенной главной аллее. Вампиры молча двигались следом. Эстрелья не расставалась с ненюфарами, и это, по всей вероятности, не нравилось Алариху. Он вообще был на взводе и дулся. Поэтому и молчал, как чопорный инглишмен. По обе стороны от главной аллеи тянулись бесконечные ряды могил, осененных крестами или укрытых гранитными плитами. Щедрый – город небогатых людей, поэтому помпезные статуи в виде рыдающих ангелов или скорбящих дев встречались редко. То и дело попадались дорожки, ведущие в глубину кладбища, в переплетение склепов и могил. – Нам сюда, – сказала я, и мы свернули на неширокую боковую дорожку, выложенную гранитной плиткой. Могилы и кресты стали ближе. Дорожка иногда сужалась, и мы порой почти задевали руками выкрашенные серебряной краской оградки. Нечаянно мы спугнули несколько привидений (одно – привидение крошечного младенца), и они растаяли на фоне украшающегося первыми звездами неба. Наконец у меня возникло такое чувство, будто я возвратилась домой. Что ж, так оно и было. Мы стояли перед мраморной плитой, на которой были выбиты мои прежние имя, фамилия и годы жизни. А еще строчка из моего любимого стихотворения: «Не будет меня, но останутся звезды». – Вот мы и пришли, – для чего-то объявила я. Все всем и так было понятно. Эстрелья подошла к надгробию и молча закрыла слова «останутся звезды» букетом злосчастных ненюфаров. – Спасибо, – прошептала я. Все отошли на шаг, словно понимая, что мне надо немного побыть одной. Я опустилась на колени и коснулась кончиками пальцев надгробной плиты… …И словно перенеслась в тот день, когда были совершены похороны. Мои похороны. Совершенно неуместно ярко светило солнце, и наша погребальная процессия казалась черной гусеницей, попавшей из глубокого темного подвала на чистый лист бумаги. Кричали сороки, в кустах бузины до смертной головной боли трещали воробьи, а мы шли тихо, словно воры, забравшиеся в дом, полный спящих хозяев. Процессию не сопровождал ни оркестр (упаси боже!), ни священник с певчими. Многочисленные родственники, собравшиеся на мои похороны, шли с несколько ошалелым видом. Вероятно, у них не укладывалось в голове то, что я сама иду рядом с собственным гробом и поддерживаю под руку негромко плачущую маму. Наконец наша процессия остановилась возле свежевырытой могилы. Разрытая земля была деликатно прикрыта полотнищами искусственной газонной травы, и эта зелень приятно радовала глаз, хоть и была ненастоящей. Гроб поставили на небольшое возвышение, рядом примостили обитую лиловым бархатом крышку. В гробу лежала большая кукла с фарфоровым личиком, золотыми роскошными кудрями и в подвенечном платье. На платье куклы было кривовато вышито «Елизавета». Кукла изображала меня. – Кто хочет сказать несколько слов о покойной? – негромко спросила распорядительница похорон. Вперед вышел папа. Он посмотрел на меня, потом в гроб. – Милая моя девочка… – сказал он, а в глазах блестели слезы. – Вот и подошел к концу твой земной путь. Мы часто ссорились с тобой, но отныне… Отныне ссор не будет. Это я заявляю как отец. Я всегда любил тебя и буду любить. Он пошатнулся, и к нему сразу подошел двоюродный дядя с ваткой, смоченной нашатырным спиртом. Папа разрыдался, и его увели, посадили на ближайшую скамеечку. Теперь настала очередь мамы. Она нетвердыми шагами подошла к гробу. Заглянула внутрь, побледнела, отшатнулась. – Так будет лучше, – пробормотала она. – До свидания, милое мое дитя. Гроб забили крышкой. Хорошо, что мне не пришло в голову выступить с речью на собственной могиле, хватило такта. Потом все было как обычно. Гроб опустили, все бросили по горсти земли на крышку, а следом пара могильщиков все живенько закопала. Над могильным холмом повисла тишина. – Идемте, – первой нарушила тишину мама, – помянем нашу девочку. Распорядительница повела нас в небольшое местное кафе, где уже были накрыты столы для поминального угощения. Я проводила родителей и родственников, а сама вернулась на свою могилу. Я бездумно стояла над ней и размышляла: вот теперь у меня начинается новая жизнь… Жизнь?! А если не жизнь, то что?! Вдруг у меня сильно заломило в затылке. Я задрожала так, как будто замерзала. А потом поняла, я дрожу не от холода, нет. От невыносимого жара. Я обернулась. В двух шагах от меня стоял священник и с какой-то жалобной печалью смотрел на мою могилу. – Кого здесь похоронили? – наконец спросил он. – Меня, – ответила я резко. Слишком резко. Священник внимательно посмотрел в мои глаза. Потом протянул грустно: – Ах вот оно что… Еще одна душа бесприютная. Я разозлилась: – А вы, конечно, это осуждаете? – Что осуждаю? – Жизнь после смерти. – Жизнь после смерти будет по Втором Христовом Пришествии. Тогда восстанут сущие во гробах и все преподобные возрадуются, как говорит псалом. А это разве жизнь? Так, существование. Меня переполняла боль и горечь. – А где была ваша Церковь, когда я мучилась и умирала?! Он подумал и сказал: – Не потому ли ты мучилась и умирала, что не знала, где была наша Церковь? Я примолкла, срезанная этим ответом. Молчала и разглядывала священника. Был он далеко не молод, бородат, полноват и одет не роскошно. Его темно-фиолетовая ряса выглядела более чем скромно. |