Онлайн книга «Посещения запрещены»
|
Мужская зона Единственное время, когда мы пересекаемся с мужчинами, – это когда мы выходим в общий холл в столовую или за таблетками. Но я до сих пор не понимаю, можно ли нам общаться. Не переброситься парой фраз в очереди, а именно поговорить. В правилах об этом не сказано, но у медсестёр точно есть мнение на этот счёт. Не могу сказать, что пациенты жаждут общения с другой половиной. Я говорила об этом с несколькими девушками, и все сказали, что боятся мужчин. Понимаю. А про себя думаю: «Да, это ещё одна причина не доверять своему врачу». . Мужчин, конечно, снова меньше. Вот есть, например, мужчина по имени А. Он сюда попал после развода с женой. И судя по его активности в отношении женской половины, он пришёл, чтобы найти новую. А. рассыпается в комплиментах и много шутит. Его уже готовят к выписке. . Другой похож на Слендермена: высокий и худой, руки-палки. Голова бритая. Стоит за мной в очереди за таблетками. Другой спрашивает: – А где ты взял кефир? – Я? Я тут совсем недавно. – Да нет, кефир ты где взял? – Мгм. – У тебя сейчас в руках была упаковка кефира, где ты его взял? – Я сейчас лежу в пятой палате… – Кефир. Кефир тебе дали в столовой? – Я там пока что один… – У тебя в кружке кефир, где его раздают? – А, кефир. Да, в столовой. . Как-то вечером я выслеживала финального босса (санитарку), чтобы открыть душевую. Я шла по пустому коридору, как вдруг из темноты столовой меня окликнул голос: – Девушка, девушка, идите сюда. Я обернулась. Мужчина просто пришёл в столовую, куда нельзя ходить по одиночке, и уселся с телефоном. Ничего такого, да? Нет. Решительно иду дальше, стучусь, но ответа нет. Все зря – санитарка в другом месте. Иду обратно. – Девушка, да вы не бойтесь, идите сюда. Игнорирую. . Этот самый странный. Он просто пришёл в женское отделение и уселся на диван перед телевизором. Мне объяснил, что пришёл за сигаретами, которые выдают раз в несколько часов. Мы разговорились. Он только-только прошёл курс терапии током. Я резко повернулась к нему: И как? Не помогло. Я расстроенно выдохнула. И так бывает. Мы долго говорили о том, какой путь он проделал, чтобы приехать сюда. Как долго он лечился в своём городе. Как жил надеждой, что в Москве ему помогут. О том, что он не знает, на что надеяться теперь. На следующий вечер он снова пришёл, чем вызвал неприкрытую агрессию со стороны всех девушек. Оказалось, он начал ходить по палатам и спрашивать сигареты, чем нарушил безопасное пространство, которое мы все создаём каждую минуту. Но теперь он лежит на диване, не давая другим присесть. Я подхожу к девочкам и моментально заряжаюсь от них недовольством. Сейчас по телевизору должен быть сериал про слепую ясновидящую, в он занял три самых удобных места. Такие ритуалы нарушать нельзя. Мы говорим как ни в чем не бывало, но каждая иногда поворачивается, чтобы упрекнуть, задеть его чем-то. Он прикрыл глаза рукой, словно собирается вздремнуть. Медсестра, которая за всем наблюдает, делает очень слабые попытки вывести его отсюда, а в какой-то момент уходит сама. Он резко встаёт и подходит к ящикам ее стола. Мы оцепенели. Там лежат наши вещи, запрещёнка. Мы ругаем его, но никто не решается подойти. Выходит медсестра, видит всю картину: «А ты думал, ты так легко их найдёшь?» В какой-то момент я устала от негатива и ушла в свою комнату. Н. вернулась чуть позже. Я спросила, как там обстановка. – Ну, он вломился в кабинет к заведующему, теперь вызвали охрану. Сегодня я его уже не видела. 15 июня Вы не просили, но я написала… Самая странная побочка В какой-то момент препаратов стало настолько много, что в организме произошли перемены на гормональном уровне – повысился пролактин. И что в итоге вышло? Месячные пропали на долгие и прекрасные 150 дней (и начались они, конечно, когда я надела белые джинсы). Уходя, они оставили презент, который я долгое время с ними не связывала, – молочные выделения из груди. Нет, вы прикиньте? Организм что, подумал, что я после родов восстанавливаюсь? Как, просто как?! Я не знаю, я в ужасе или восторге от того, как странно все устроено. Иногда мне кажется, что я совсем не знаю свое тело. Я, конечно, консультировалась с врачами, но найти специалиста, который может увидеть связь между психопрепаратами и физиологией оказалось сложно. Неочевидный плюс госпитализации заключается как раз в том, что здесь есть самые разные специалисты, которые всегда действуют с оглядкой на фармалечение. Почти хорошо Медсестры помнят меня. Дают таблетки быстрее, чем я называю свою фамилию. Некоторые спрашивают, как я себя чувствую в этот раз, общаюсь ли с девочками. Называют Лерой или Валерой, и от этого становится тепло, словно мы все живем в одном большом доме. Одна из моих любимых медсестер (выглядит как постный пирожок, но на самом деле яблочный пирожок) как-то зашла проверить холодильник, и сидя на корточках, повернулась: – Как вам тут, девочки? Она задала вопрос нам обеим, но смотрела только на меня. Ее участие наполнило меня благодарностью, и я поняла, что не хочу ее расстраивать. Все чудесно, спасибо. На самом деле я устала. Больше всего – от своего врача. Когда мне назначили препараты, я спросила у него, что я принимаю. Он отказался говорить мне, потому что «гуглить начнёте». В другой раз я спросила, какой диагноз стоит в моей карточке, ведь есть место для интерпретации симптомов. Он отвел взгляд: «Не помню. Посмотрю и скажу». Не сказал. Я устала от него окончательно в последний день в больнице. Он забыл выписать мне один из рецептурных препаратов, так что я гонялась за заведующим, чтобы исправить это. Еще почему-то устала от еды – дешевых сосок с тушеной капустой, от котлет, которые на 90 % состоят из хлеба, а на оставшиеся 10 % – из сырого фарша. Устала от «подливок», которые выглядят так, словно кто-то их трижды пережевал и выплюнул. Как-то после ужина я завернула к раздаточному столу и взяла два ломтика лимона. Засунула их в рот, чтобы что-то почувствовать. «Безвкусная еда – один из симптомов», – на автомате повторяю я про себя. Жизнь стала удивительно плоской, когда оказалось, что все эмоции можно оправдать болезнью. |