Онлайн книга «Двуликие. Клетка для наследника»
|
На стол полетел небольшой белый платочек, измазанный чем-то тёмно-красным. — Что это? — В голосе Эдриана слышалось недоумение. — Кровь Эмирин! — Триш даже в ладоши захлопала. — Она наконец разрешила мне поэкспериментировать с амулетом против магии Разума! — Ничего себе… Щедро… И с чего ты хочешь начать? — С кровного силового камня. Поможешь? — Конечно. Я с интересом наблюдала, как они освобождают пространство на полу посреди помещения, кладут в центр платок с кровью Эмирин, расчерчивают пол при помощи мела, крови Триш и какого-то зелья, рисуя бесчисленное количество неизвестных мне рун. Помещают между этими рунами засушенные травы и цветы, брызгают туда кровью. Шепчут какие-то заклинания, отчего загораются и вспыхивают алым контуры. А потом кладут рядом с платком маленький серый камушек, и он вдруг начинает краснеть, как железо, которое бросили в раскалённую печь. — Получилось? — еле слышно выдохнул Эдриан, стоя у края начерченных мелом переплетений рун. — Кажется… Триш осторожно взяла в руку камень. Поднесла к глазам, повертела, рассматривая со всех сторон, и улыбнулась. — Да, получилось! Отличная основа для артефакта. Практически безграничный накопитель! Осталось только понять, как сделать так, чтобы он защищал от магии Разума… — Думаешь, это возможно? — Уверена! Я ухмыльнулась, отворачиваясь от Эдриана и Триш. Все эти дни, с того самого вечера, когда Рональдин рассказала нам с Миррой про амулет, что висел у меня на шее, я гнала прочь от себя любые мысли о нём и словах Дин. «Я вижу здесь кровь троих». Троих. Мою, Эмирин и Триш Лаиры. Должна была быть ещё одна. Кровь моей мамы. Я понимала это, но не хотела думать и рассуждать. И если бы Кара Джейл действительно существовала на свете… Но увы — это было всего лишь имя. Сон переменился. Теперь я находилась не в Эйме. Я шла вместе с Триш вверх по широкой деревянной лестнице, и сам дом тоже был деревянным, и в воздухе пахло деревом, свежескошенной травой, смолой и мёдом. Скорее всего, это Арронтар — лес оборотней, в котором выросла Триш. Она, кстати, была ещё совсем мелкой — лет одиннадцать, не больше. — Ри! — закричала Триш, врываясь в какую-то комнату. — Гляди, что я придумала! Это был кабинет. Эмирин сидела за столом и что-то писала на листке бумаги. Увидев воспитанницу, она улыбнулась и встала из-за стола. — И что же ты придумала, волчонок? Меня вдруг будто бы иголкой кольнуло. Как я могла забыть?! Нет, правда — как я могла?.. «Спокойной ночи, Шани, мой родной волчонок». «Завтракать будешь, волчонок?» «Нет, волчонок, это заклинание нужно читать иначе…» Мама часто называла меня так. Не постоянно, но довольно часто… И её голубые глаза… Это ведь были глаза Эмирин. Только без золотых искорок, но всё же — они… Вот почему мне так нравится в них смотреть. — Накопители! Накопители, в которые мне нужно сбрасывать излишки силы, чтобы не перегореть! Я их немного изменила. Теперь они могут светиться не круглые сутки и не будут мешать мне спать! Триш взмахнула рукой — и прямо перед ней появился фонарик на длинной тонкой ножке, с абажуром, напоминающим шляпку гриба. Он светился так ярко, что я поморщилась. А потом она хлопнула в ладоши — и фонарик погас. — Здорово, правда? — Триш радостно улыбнулась, и Эмирин кивнула. Привлекла её к себе и поцеловала в щёку. — Умница моя. Да… Я помню эти накопители. Они появлялись в любом постоялом дворе, где ночевали мы с мамой. И в нашем доме в Тихоречном они тоже были. Мама называла их «наши грибочки-светлячки»… Я только на секунду закрыла глаза — и оказалась в другом месте. Здесь было темно, хоть глаза выколи. Я с трудом рассмотрела очертания глухого леса, небольшой полянки и быстрой, но явно очень холодной речки. Я понятия не имела, где нахожусь — тут не было ничего, что могло бы сказать мне о том, какие это земли. А потом ярко вспыхнул силовой портал, и оттуда вывалилась Триш. Силовые порталы —экстренные порталы на чистой силе, после подобного перемещения можно и умереть… Но она была жива. Потрепана, но жива. В рваном местами платье, какая-то грязная, в крови и земле. Дыхание вырывалось из её груди с хрипами, из носа лилась кровь, лицо опухло и было не только грязным, но и заплаканным. А потом я заметила, что у Триш больше нет красного глаза. Теперь её глаза были обычными — карими. Она подползла к речке, волоча по земле будто бы перебитые ноги, и стала жадно пить ледяную воду. Закашлялась, но упрямо продолжала пить, а потом погрузила туда руки по локоть, и я увидела, как засветились её ладони. Да… это был известный мамин трюк. Она научила меня наполнять резерв, используя силу текущей воды, ещё когда мне было шесть. Наконец Триш отползла от речки, взяла в руки острый сук и принялась очень быстро чертить им на земле какие-то руны, не переставая что-то бормотать. Я не понимала, что она делает. Я вообще была не уверена, что хочу это понимать. В конце концов она села в центре нарисованной пентаграммы, зубами расковыряла уже почти засохшую ранку у себя на ладони и сбрызнула землю несколькими каплями крови. Потом взяла в руку амулет, который висел у неё на шее — хорошо знакомый мне амулет, — и зашептала: — Эйя рейз лори… Эйя рейз лори… Эйя рейз лори… — закашлялась и продолжила: — Кара джейл неррит… Кара джейл неррит… Кара джейл… Контуры пентаграммы засветились ярко-алым, и мне показалось, что Триш застонала от боли. Из глаз её брызнули слёзы, но она стёрла их ладонью и упрямо продолжила: — Кара джейл неррит! Неррит! Из-под земли раздался гул. А потом контуры погасли, сам амулет вспыхнул, и на миг из ярко-алого стал настолько белым, что я даже во сне зажмурилась. А когда я открыла глаза, Триш ладонями стирала с земли все рисунки. Закончив, она достала из волос заколку, напоминающую жучка с очень острыми лапками, и, хорошенько размахнувшись, загнала этого жучка себе под кожу в районе ключицы. Меня передёрнуло. Но Триш даже не поморщилась, только зашептала что-то непонятное. Секунда… другая… И я наконец увидела мамино лицо. Такое, каким я его помнила — голубые глаза, как у Эмирин, белая кожа, каштановые волосы, чуть вьющиеся на кончиках. И маленькая родинка на левом виске… Странно. Я так мечтала вновь увидеть маму все эти десять лет. Но теперь я совсем не была рада. |