Книга Среди гиен и другие повести, страница 36 – Виктор Шендерович

Он подался вперед и заговорил шепотом, как будто кто-то мог их подслушивать.

— А болезнь в один день как рукой сняло. Понимаете? Проснулся г-н Дельма как новенький, только лысый. Живой, посреди шестнадцатого аррондисмана. Как будто кто-то снял его с доски — как пешку, перед самой жертвой, — и переставил на другую доску.

Дотлевали угли на костровище, ночь застыла на безнадежной середине. Бармен тревожно глядел из своего угла. Песоцкий молчал.

— Как вам сюжет? — осведомился Боннар. Воспаленные глаза смотрели цепко.

— Сильный сюжет, — помедлив, ответил постоялец. — Но не хватает последнего поворота…

— А вы молодец… — усмехнулся месье. — Простите.

Он слез с табурета и отошел отлить. Вернулся на боевое дежурство у недопитого стакана, глотнул из него и сказал:

— Вот вам поворот.

…В той заварухе правящие людоеды победили людоедов из оппозиции и, сожрав их, начали озираться. И вспомнили, что политтехнолог не приехал, а, взявши деньги, прислал вместо себя мальчишку. И они решили, что он решил соскочить. Что контактировал с теми — и знал о будущей резне. И они потребовали деньги назад. Политтехнолог объяснился, но ему не поверили. Да и денег уже не было: ими господин Дельма откупился от бывшей жены… ну, не только ими, но — неважно! Не было у него тех денег!

Но главное: не было и господина Дельма — ни в Париже, нигде… Его сняли с доски. Он должен был умереть, и он умер. А жил и учился дышать заново совсем другой человек: некто Андрэ Боннар. Лысый, как коленка, владелец отеля у черта на куличках… Вот, кстати, и денежки…

— Берите сюжет, дарю, — усмехнулся рассказчик, дав тишине повисеть в ночном воздухе. И принялся сосредоточенно ворошить лед в пустом стакане, выцеживая остатки.

Песоцкий словно в первый раз видел этого человека и не мог оторвать взгляд от тонкого нервного лица.

— Но ведь сюжет не закончен, — сказал он, чуть погодя.

Месье вскинул на Песоцкого больные прозрачные глаза.

— Черт вас возьми с вашим сценарным чутьем, — учтиво проговорил он. — Да, не закончен…

Он вытряхнул на ладонь кубик льда и, закрыв глаза, поводил им по голове и лицу. Потом открыл глаза и заговорил снова.

…Через два года, когда месье Боннара начала отпускать память о произошедшем, он получил на день рождения анонимную бандероль. Он не хотел открывать эту бандероль и все-таки открыл ее, потому что любопытство сильнее страха. Это была ритуальная маска — маска смерти. А Боннар в молодости ходил в африканский зал Лувра и вообще не был идиотом. Он безо всякого Лувра понял, что означает эта посылка — и название страны в обратном адресе…

— Вы шутите, — сказал Песоцкий пересохшим ртом.

— Не смешная шутка для такой ночи.

— И что?..

— Как видите, — усмехнулся хозяин отеля. — Пью.

— Боже мой, — выдохнул Песоцкий.

— Гипотезу насчет бога мы с вами проверим, — ответил на это лысый господин у стойки. — Каждый в свое время. А земная жизнь одна. И ее не исправить дешевыми трюками с переменой имени…

Он замолчал, и, один за другим, вытряхнул на стойку оставшиеся кубики льда, и стал дожидаться, когда они станут цепочкой лужиц. Песоцкий, как зачарованный, следил за этим неизбежным превращением. И вздрогнул, снова услышав голос.

— Уже третий месяц господин Дельма разглядывает каждого приезжающего: не тот ли это, кто убьет его наконец? Особенно внимательно он разглядывает одиноких путешественников…

Песоцкий почувствовал покалывание в ступнях.

— Да-да, — усмехнулся человек у стойки. — А впрочем, это может быть кто угодно. Кто-нибудь из обслуги, внезапно объявившиеся друзья… Вы их видели?

Песоцкий кивнул.

— Ну? И как вы думаете: кто? Смелее, вы же сценарист!

Гость ничего не ответил, а только прокашлялся: голос у него сел.

Ночной собеседник сполз с барного табурета и, нетвердо ступая, прошел к погасшему костру. Постоял там, лицом в темноту, и вдруг закричал — протяжно и отчаянно. Когда он обернулся, глаза его горели подростковым огнем.

— Зато какой острой становится жизнь, Леопольд!

— Леонард, — тихо поправил Песоцкий.

Лысый махнул рукой: какая разница!

— …Каждый рассвет, каждый глоток, каждый раз, когда входишь в море или ложишься с женщиной… — Он расплылся детской улыбкой и, подойдя, обнял Песоцкого и зашептал прямо в ухо. — Я тут сплю с Мэй — длинненькая такая, в ресторане, с оттопыренными ушками, знаете?

— Официантка.

— Ага. И вот, поверите ли, с того гребаного дня меня как прорвало! Было — обычное дело, а стало — наслаждение… Ожидание смерти — хороший наркотик. Кстати! — Боннар оттолкнулся от Песоцкого. — Эта женщина, которую вы клеили утром… — Месье оттопырил губу и показал большой палец. — Должна быть сладкая ягодка. Берите ее, я вас благословляю!

Он нарисовал в воздухе неряшливый крест и сам рассмеялся.

— Благодарю, — cухо бросил Песоцкий.

— К вашим услугам, — осклабился Боннар и начал снова карабкаться на табурет. Достигнув цели, он мерно, как детский паровозик, завозил стакан по стойке.

— Значит, реинкарнация своими силами? — уточнил Песоцкий, усмехнувшись.

— Попытка, — ответил Боннар, остановив бессмысленное путешествие стакана. — Всего лишь попытка… Прыгунам их дают три штуки.

Песоцкий помолчал еще, а потом спросил:

— Зачем вы рассказали мне это?

— А кому мне было это рассказывать?

— А вдруг я и есть убийца?

Красивая кисть руки закачалась в отрицающем жесте.

— Убийца не будет привлекать к себе внимание! А вы со своим чемоданом поставили на уши весь Таиланд… Нет. — Месье мотнул лысой головой. — Вы в этом сюжете — не злодей. Вы — комическая фигура, с вашим чемоданом. Зеркальце, которым драматург пускает на драму героя солнечный зайчик, для разрядки напряжения…

Песоцкого передернуло.

— Вы — параллельная линия сюжета, — каркал месье, — вы не услышите предупреждения и не поменяете свою жизнь. Завтра ваш чемодан найдется, и все пойдет своим чередом…

— Вы зачем-то провоцируете меня, г-н Дельма, — произнес Песоцкий.

Лысый вскинул на него бессонные глаза.

— Так убейте меня.

Под утро даже удалось уснуть, но Песоцкий проснулся с оборвавшимся сердцем: во сне кто-то смотрел на него в упор. В животе ныло от страха. Еще не вспомнив, чей это был взгляд, Песоцкий знал, что страх имеет отношение к реальности и что, проснувшись, он испугается по-настоящему.

…Это случилось несколько лет назад в одном закрытом клубе, куда Песоцкий повадился ходить на встречи с кураторами. Очень правильный был клуб, со специфическим фейсконтролем. Чай, не лихие девяностые! Не всякий олигарх мог туда попасть, только совсем свои…