Книга Ревущая Тьма, страница 139 – Кристофер Руоккио

– Капитан! – прошипел Кроссфлейн.

Бассандер расправил плечи:

– Сэр, мэм, прошу прощения. – Его лицо перекосило страдание. – Я лишь хочу сказать, что с радостью отправился бы вместо Марло, если бы вы мне приказали.

– Нет. – Смайт откинулась на стуле и покачала головой. – Вы бы отправились прямиком к Леониду. – (Так звали легата, командующего Четыреста тридцать седьмым легионом.) – Или к Хауптманну.

Снова тишина. Капитан не спорил, шестеренки его успокоились. Мы все понимали, что Райне попала в точку, и Бассандер был слишком честен, чтобы с этим спорить.

– Вы непривычно молчаливы, – заметил Кроссфлейн.

На меня так долго не обращали внимания, что я не сразу понял, что он говорит со мной.

– Чего вы от меня хотите? – спросил я, поднимая взгляд.

– Лорд Марло, вам понятно ваше положение? – спросила Смайт.

– Да. Я буду переводчиком. Как на Эмеше для Уванари.

– Не так, как на Эмеше, – прищурилась Смайт. – Вы будете помогать нашему переводчику.

Я принял это без возражений. Пригласить другого переводчика – вполне разумно.

– Он схоласт?

– Да, – ответила Райне Смайт. – Тор Варро.

– Из какого ордена? – спросил я, не справившись со своим внутренним поклонником схоластов, желавшим стать одним из них.

Смайт покосилась на Кроссфлейна, который наморщил лоб.

– Хал…чего-то там. – Старый офицер потер подбородок. – Халцентерийского, кажется? Он из Стрельца. Вроде бы с Нов-Ангрена.

– Не слышал про такой, – ответил я, сложив руки.

Неудивительно. Существовали сотни схоластических орденов, отличавшиеся друг от друга лишь незначительными расхождениями в направленности, трактовке писаний Аймора, одежде и церемониях. Гибсон входил в один из старейших орденов, Зенонский, занимающийся изучением классических наук: грамматики, логики, риторики и литературы. Халцентериты, как я узнал позднее, были невероятно аскетичны, сделав основой догматов самоотречение и самосозерцание – наиболее расхожие из существующих стереотипов о схоластах.

– Он с микроскопом изучил записи эмешских допросов и весьма впечатлен, – сообщил Кроссфлейн.

Несмотря на свое рискованное положение, я на миг почувствовал удовлетворение оттого, что орден счел мою работу достойной, и сразу приосанился.

Старший офицер шагнул ко мне и облокотился на угол стола Смайт:

– Говорит, у вас весьма интересная манера ведения допроса, если вы понимаете, о чем я. О том, как вы уклонялись от протокола.

Они уставились на меня, и я зажмурился. Потребовались все усилия, чтобы не прикрыть глаза рукой. Конечно, будучи единственным, кто понимал сьельсинский язык, я манипулировал ситуацией на Эмеше. Часто лишь притворялся, что перевожу вопросы пыточных мастеров Капеллы, вместо этого стараясь добиться доверия капитана сьельсинов. В итоге моя тактика провалилась, и, когда Валка обесточила бастилию, Уванари, освободившись, попытался меня убить. Только тренировки сэра Феликса и годы, проведенные мирмидонцем, спасли меня, когда слова оказались бессильны. Одно утешение – мои самые рискованные беседы, последняя с Уванари и с Танараном незадолго до этого, прошли, когда городские электросети были под контролем Валки.

– Тем не менее, – сдержанно сказала Смайт, – результаты, которых вы, Марло, добились, сомнению не подлежат.

Она села поудобнее и забарабанила костяшками пальцев по столу. Я почувствовал, как в каюте похолодало на градус. На два. На три. Ее мутные глаза не сходили с меня, и я едва не поежился.

– Насколько мне известно, – заговорила она, – ваша доктор Ондерра тоже теперь может общаться с Бледными.

Валка. Неужели они узнали? Узнали, какую роль она сыграла на Эмеше? Бассандеру, который, несмотря на мое невысокое мнение о нем, не был дураком, пора было догадаться, что делают имплантаты в основании ее черепа.

– С тех пор как мы покинули Эмеш, она много времени бодрствовала и училась, – сказал я, надеясь перевести разговор в другое русло, подальше от Эмеша и того, чем там занималась доктор. – Она много общалась с Танараном – пожалуй, даже больше, чем я.

– Капитан, я должен возразить, – перебил меня Бассандер Лин, чувствуя, к чему я клоню, и желая не допустить этого. – Не втягивайте в это ведьму. Она…

– Тише, капитан, – отмахнулась от подчиненного Райне. – Сагара вернул нам пленника?

– Танарана? – спросил я, не будучи уверенным, о ком речь.

Капитан Лин сцепил руки за спиной и поклонился:

– Да, мэм. Он сейчас в карцере.

Рыцарь-трибун поднялась с резким, шумным вздохом. Подошла к латунному крючку на стене и повесила на него мундир.

– Хорошо. Я хочу поговорить с этим существом как можно скорее, – сказала она, поправляя нагрудник. – Кто знает, когда прилетят его сородичи…

Она погладила белую перчатку, как будто та причиняла боль. Броня у нее была прекрасная, не чета мятым углепластиковым нагрудникам простых легионеров. Литая керамика с рельефным узором, изображающим имперское солнце и крылья легионов. Похожие мотивы украшали и поножи с наручами. Я знал, что материал отразит даже выстрел из плазменной гаубицы.

– Хотите, чтобы я вас сопровождал? – спросил я, провоцируя Бассандера, но мандари даже не посмотрел на меня, и не могу сказать, помрачнел ли.

Райне развернулась, и я заметил у нее на поясе меч из высшей материи. Она носила его на застежке, как и я, чтобы можно было одним легким движением ведущей руки схватить его и активировать. Левой. Я вдруг сообразил, что среди палатинов не было левшей.

– Нет! – довольно резко, как мне показалось, ответила она. – Я возьму Варро. – Затем, смягчив тон, добавила: – Лучше, если я поговорю с ним с глазу на глаз.

Я согласно кивнул, проглотив обиду и вместе с ней ощущение, что стою на трухлявых досках над костром.

Смайт села с не менее тяжелым вздохом, словно на ее плечи давил непомерный груз долга:

– Меня гораздо больше заботит наше текущее положение. Я не доверяю этому демониаку, с которым нам приходится иметь дело.

– Сагаре? – уточнил Лин.

– Сагаре. – Райне Смайт перевела взгляд с Лина на меня и обратно.

В резком свете бледные шрамы на смуглой коже ее шеи и на руках выделялись особенно четко. Следы операции, сделавшей ее патрицием. Сложные операции, как я слышал, весьма суровы и продолжительны, ведь сами гены пациента изменяются с помощью тоников и прочих эссенций, выделенных магусами Высокой коллегии. Я никогда не думал о том, что послеоперационные следы могут болеть. Я не знал, сколько лет Смайт и как ей тяжело.

– Марло, должна признаться, вы меня удивили, – сказала она.

Не ожидая такого, я выпрямился на мягком стуле, зажав руки между коленями: