Книга Ревущая Тьма, страница 169 – Кристофер Руоккио

– Да, милорд, – ответил легионер, стоявший в тени колонны, украшенной резными лицами, – я видел, как схоласт прошел. Нес девочку на спине. Ух и брыкалась же она!

– С ней все хорошо? – спросил я, подскакивая к нему, совсем еще мальчику.

– Нет, милорд, – ответил тот. – У нее был припадок. А вот джаддианку я не видел.

Хоть какие-то новости. Не знаю почему, но интуиция подсказывала мне, что здесь все не так просто. Я вспомнил мерцающий имплантат за ухом Кхарна, который заметил, приблизившись к его трону, вспомнил, как дух Вечного прятался в глазах Найи.

Я не сомневался, что он жив.

– В чем дело? – спросила Валка.

Я встряхнулся. На размышления не было времени.

– Ничего, просто…

Меня перебил звук, похожий на шипение целого клубка гадюк, и я обернулся. Мы все обернулись.

Они были среди деревьев, высокие бледные фигуры, ужасные, как сама смерть, одетые в черное и темно-синее, увенчанные рогатыми коронами и пронзительно глядящие на нас. Они были слишком высоки, чтобы сойти за людей, и слишком тощи. Лишь тогда я осознал всю глубину наступившей тишины. Не было слышно ни звука, кроме медленного потрескивания горящих ветвей. На миг наши с Бассандером глаза встретились, и мы без слов поняли, что Гринло и арьергарда больше нет.

– Пора уходить, – прошептала Валка на родном нордейском, сжав пальцы на моей руке. Я и без подсказок это понимал.

Князя Аранату было не видать, но один, прежде неизвестный мне сьельсин в темно-синем плаще, удивительно широкоплечий, вскинул руку и прокричал:

– Uiddaa!

«Бросай!»

Среди деревьев было приблизительно две сотни сьельсинов, и каждый из них бросил по нахуте. Я услышал, как они свистят, подобно стрелам в лесах у Азенкура ^[46] двадцать тысяч лет назад.

– Отступаем! – Голос Смайт, усиленный до нечеловеческого динамиками, прогремел, как глас божий.

Она выхватила меч – высшая материя сверкнула во мраке – и дала отмашку:

– На «Скьявону»! Живо! Живо!

Позади меня солдатская масса, человек пятьдесят–сто, пришла в движение. Непривычному наблюдателю их перемещение могло показаться беспорядочным, но я видел, как четко шагали вместе триады, плечом к плечу, закинув копья за спины и держа наготове плазмометы.

Я был одним из последних, покинувших прикрытие ворот, одним из последних, оглянувшихся на шеренгу защищенных энергощитами и вооруженных дисрапторами гоплитов, сомкнувших ряды под аркой. Многие нахуте, сбитые с толку теплом, накинулись на лежащих без сознания СОПов. Я решил, что для последних это благо. Однако остальные устремились за нами. Дисрапторы гоплитов сбивали их, электрические заряды поджаривали чувствительные микросхемы дронов.

– Марло! – крикнул кто-то. Кроссфлейн?

Но я не мог отвернуться, когда первая волна дронов ударила в бронированных гоплитов. Меч был у меня в руке.

– Uiddaa! – Сьельсинский командир вновь выкрикнул похожее на проклятие слово. Вторая волна нахуте проснулась и зашипела.

– Адриан! – прокричал еще кто-то. Валка?

Я никогда не забуду отвагу этих солдат, этих гоплитов, перегородивших врата сада. Как они стояли плечом к плечу, буквально вросли в землю, ожидая, когда сьельсины, подобно волкам, бросятся на них из пылающей тьмы.

Как рыси.

Как львы.

Если бы я знал их лично, если бы знал хотя бы их имена, чтобы воздвигнуть им памятник и назвать всех поименно, как они того заслуживали! Юноша, ответивший мне, что Тор Варро и Сузуха живы, тоже был среди них. Он пал вместе с собратьями. Отдал жизнь, чтобы позволить нам бежать, но я не могу даже записать для потомков его имя. Война сплошь состоит из таких забытых подвигов. Народ слагает песни про Адриана Полусмертного, про Феникса Перфугиума, про других героев, но, скажу откровенно, мы – никто, ничто по сравнению с этими простыми солдатами, которых несправедливо считают расходным материалом.

Я ошибался. Ошибался, когда давным-давно на Эмеше утверждал сэру Олорину и Бассандеру, что войны выигрывают не солдаты. Думаю, именно тогда Бассандер и невзлюбил меня – и справедливо. Сказать такое означало обесчестить этих людей и подобные моменты: когда два десятка гоплитов без жалоб, без возмущений встали и умерли.

Меня грубо схватили и потащили, подталкивая. Это была не Валка. Она успела уйти далеко за Смайт, Кроссфлейном и солдатами, что вели Нобуту.

Это был Бассандер.

– Шевелитесь, бестолочь вы нобильская!

Я повиновался. Мы бежали по коридору почти последними. Позади шум битвы заглушало гудение нахуте. Слышались шаги и звуки борьбы. Крики. Вопли. Я прибавил скорости, не выпуская из руки неактивированный меч. Вокруг меня оставался невидимый щит. Мимо проносились черные колонны, гротескные человеческие лица и тела. Было так темно, что я как будто вернулся в тоннели Калагаха, – лишь аварийные лампы, тлеющими угольками светившие с потолка, подсказывали, что это не так.

Шаги за спиной. Шаги и отзвуки грубого смеха, холодного, высокого и пронзительного.

Впереди Смайт выкрикнула команду, и солдаты развернулись. Триады, даже целые декады заняли позиции в колонном зале, готовя засаду. Мне казалось, что мы пробежали через весь этот вычурный и жуткий корабль. В зале, где мы остановились, в ряд могли встать десять человек. Потолок поддерживали черные арки и еще более черные скульптуры женщин. За несколькими воротами и переборками находился ангар, где дожидалась «Скьявона».

Могли ли мы сбежать? Можно ли было улететь с «Демиурга» в его нынешнем состоянии? Без Кхарна Сагары?

Наша группа рассредоточилась, заполнив просторный зал. Я поспешил вперед, в груди саднило.

Сзади раздались выстрелы, понеслись фиолетовые всполохи плазмы. Сьельсины взвыли, и я понял, что солдаты Смайт причинили им существенный урон.

– Скорее! – кричал сэр Вильгельм. – Скорее, собаки!

Несмотря на призывы, мы теряли темп. Мы нагнали первую группу, в которой были Джинан с Реном на руках и Тор Варро с Сузухой, тащить которую ему теперь помогал высокий декурион. Нобута вырывался, и, несмотря на его юность, удержать крупного сьельсина солдаты могли лишь вчетвером.

И тут раздался нарастающий крик. Не леденящий душу вопль надвигающихся сьельсинов, не предсмертные крики умирающих солдат. Нет, он раздался впереди. Крик ужаса и отчаяния. Секунду спустя я увидел, в чем дело, и едва не остановился.