Онлайн книга «Книга песен Бенни Ламента»
|
Наступил черед последней песни, и почти все нацеленные на сцену прожекторы погасли, оставив Эстер в центре единственного белого круга. Пока она рассказывала историю Бо Джонсона, публика молчала. А когда она запела – сначала тихо, а потом все громче и громче, – зал взорвался. Когда песня закончилась и последняя нота была пропета, Эстер отошла от микрофона и поклонилась; огни прожекторов снова зажглись, и зрители взревели. И именно в этот момент, оторвав глаза от фортепиано и бросив быстрый взгляд в зал, я увидел его. Точнее, шляпу-котелок, торчавшую среди моря машущих рук. Но это был он! Занавес опустился, и мы вышли в правые кулисы, в которых «Миракле» готовились сменить нас на сцене. Я не знал, куда мне идти, и не мог пройти в зал, но небольшая лестница вела к заднему выходу из театра и стоянке для сотрудников, на которой мы утром припарковали машину. Сославшись на необходимость заглянуть в уборную, я пронесся по длинному коридору, шарахаясь от встречных людей, и в несколько прыжков взлетел по лестничному пролету к выходу. Я очень испугался, что Бо Джонсон ускользнет или – хуже того – удивит нас своим появлением, когда я к этому не буду готов. На улице было тихо. Народ толпился в театре, наслаждаясь продолжавшимся концертом. И пока я обходил здание, никто меня не остановил и не окликнул. Хотя мужчина с сигаретой у главного входа, похоже, меня узнал. Он еще раз посмотрел на меня с удивлением и опять отвернулся. А потом бросил сигарету и, отлипнув от стены, двинулся в противоположном направлении. Вудворд-авеню в ночи показалась мне красивее – подсвеченные здания выглядели эффектнее, рождественские гирлянды задорно переливались красными и зелеными огоньками. Театр «Фокс» тоже преобразился: светящаяся афиша отвлекала внимание от унылого фасада. Машин по улице сновало много, но пешеходов на тротуарах почти не было. Я дважды – уже не таясь и не скрываясь – обошел театр по периметру, надеясь, что Бо Джонсон ко мне подойдет. И все-таки почувствовал себя застигнутым врасплох, когда он вынырнул из ювелирной лавки, справа от театра: руки в карманах пальто, лицо в тени шляпы. Свою шляпу я оставил в театре. И пальто тоже. И внезапно ощутил холод. Я стоял на улице с непокрытой головой и руками, свисавшими по бокам, а сердце колотилось как бешеное. – Ты просто вылитая копия отца, – произнес Бо Джонсон. Звук его голоса – мощный, глубокий, словно из пустой бочки, – совсем не изменился. И теперь, когда я в него вслушался, мне это стало очевидно. – Увидев тебя в субботу, я подумал, что это он. Мой старый приятель Ламент. А потом я понял, что вижу не Джека. Он ведь должен был выглядеть старым. Как я. И Джек умер, ведь это так? – Да. Он ушел. – И эта правда зазвенела в моей груди под стать колоколу в обреченной часовой башне. А Бо Джонсон наклонил голову, как будто ощущал ее вибрации. Он вовсе не выглядел старым. Возможно, мне так просто показалось в щадящем мерцании уличных фонарей. Волосы, не прикрытые котелком, пестрели проседью, но его лицо все еще оставалось без морщин. Он стал худее, чем мне помнилось, и даже ниже. Или это я стал намного выше, чем был при той нашей встрече. – Ты – маленький Бенни Ломенто. Мальчик, любящий песни… А меня ты помнишь? – спросил Бо Джонсон. – Помню, – ответил я. – Я хочу увидеть свою дочь. – Как вы узнали, что мы здесь? – «Майнфилд», – указал на афишу Бо Джонсон. – А вы случайно прогуливались мимо? И чисто случайно узнали название группы? – Ха! Ты даже говоришь, как твой отец. Умник… – Откуда вы знаете, что отец умер? – Глория сказала. Я ей позвонил. Она сказала мне, что вы все здесь. В Детройте. Выступаете. – Вы ей позвонили, – повторил я. – Вот так просто. Взяли и позвонили. Вдруг… Спустя двадцать с лишним лет. – Я работаю по ночам. Перевожу разные грузы. Я услышал по радио, как вы пели. В шоу Барри Грея. Вы оба… пели «Бомбу Джонсона». – Я уже сказал ей, что мы совершили ошибку. – Да. Пожалуй, вам не стоило этого делать. Это было неразумно, – прошептал Бо Джонсон. – Но так здорово, черт возьми! – Почему неразумно? – Свои основания так думать я знал. Мне хотелось узнать его. – Потому что теперь… старая беда может отозваться новой. – Где вы были? – спросил я, тщетно пытаясь смягчить свой обвинительный тон. – В Канаде. Перешел по мосту. – Бо Джонсон махнул рукой в направлении моста Амбассадор, соединяющего Детройт с Виндзором в провинции Онтарио. – Я наблюдал за театром. Думал: может, вы появитесь раньше, приедете на репетицию или еще за чем. Я снял комнату прямо напротив театра. – Он кивнул на другую сторону Вудворд-авеню. – Я курил, когда увидел Джека, то есть тебя, – проходившего мимо. – Вы могли тогда же и поговорить со мной. У старой ратуши. Почему вы этого не сделали? – Хотел дать тебе возможность… подготовиться… и, может, даже подготовить ее. Я промолчал, обдумывая его ответ. – Ты ей не сказал? – спросил Бо Джонсон, подразумевая Эстер. И я понял, что он говорил о своей записке на листовке. – Нет, не сказал. – Почему? – Не хотел ее обнадеживать прежде времени. Мне нужно было вас увидеть самому. Увидеть воочию. Живого. – Ты пытаешься уберечь ее от меня? – Да. – Что ж… Это хорошо. Твой отец поступал так же. – Бо Джонсон вздохнул, его плечи сникли, и несколько секунд мы просто стояли, не зная, что сказать еще. Бо Джонсон предложил мне сигарету. Мы стояли и курили в полном молчании. – По крайней мере, я увидел ее поющей. У меня аж дух захватило, – прервал его первым Бо Джонсон. – У меня тоже от нее дух захватывает, – признался я, к удивлению нас обоих. – Ее мать была такой же. Господи, какая женщина! – потряс головой Бо Джонсон. – Я не смог устоять. И у тебя тот же взгляд, Ламент. Но люди станут вам чинить препятствия. Как чинили нам. Мы не справились. – Какое дело до нас людям? – спросил я. – Это единственное, чего я не могу понять. Какое людям до всего дело? Какое им было дело до вас и Мод Александер? Почему их так волновали ваши отношения? И почему их волнуют наши отношения с Эстер? – Все люди боятся. Одиночества. И потому сбиваются в группы. Так было всегда. Люди жили племенами от сотворения мира. Ничего не изменилось. Мы все объединяемся в команды. В коллективы. В группировки. В банды. Даже твой отец принял сторону. Признал, что не смог бы в одиночку. И стал мафиози. Это выживание, – пожал плечами Бо Джонсон. – Это семья. – Ты тоже состоишь в мафии, парень? – Пока еще нет, – прошептал я. Чикаго должен был все изменить. – Пока нет? – В тоне Бо Джонсона послышалось недоверие; я его не убедил. И повторил: |