Онлайн книга «Ночная тень»
|
— Я ведь заплатил ему, не так ли? — Да, — согласился Берк, — и, возможно, он вернулся за наградой. — Нет, сэр, — оскорбление объявил вошедший Олли. — Мы, сыщики с Боу-стрит, люди порядочные, не какие-нибудь кровопийцы. — Я просто шутил, Олли. Входите, пожалуйста. Что вы хотели рассказать его милости? Олли, по очереди оглядев присутствующих, смущенно откашлялся. — «Побрякушки Билли», — объявил он. Все уставились на него. — «Побрякушки Билли», — повторил Олли. — Проклятые драгоценности. Неужели не понимаете? — Нет, — честно признался Найт. — Билли — это Вильям, — пояснил Олли преувеличенно-терпеливым тоном, но поскольку лица слушателей по-прежнему выражали недоумение, положительно взорвался: — Вы все просто стадо безмозглых овец! Вильям — чертов принц Вильям Оранский! Он был помолвлен с Шарлоттой — принцессой Шарлоттой Английской. Прошлым летом она натянула нос жениху, заявив, что не желает выходить за него. Билли забрал подарки и отослал их домой, в Брюссель, но по дороге их украли. Все, что мне потребовалось, — потихоньку, не поднимая шума, расспросить кое-кого. Поскольку дело произошло за границей, мало кто знал об этом, но лорду Киттейкеру было вое известно. — О Господи, — охнула Лили, — подумать только! Неудивительно, что они настолько ценны! — Ну и ну! — удивился Найт. — А я думал, что этот Билли какой-нибудь богатый торговец или ростовщик. — Английская принцесса, — повторяла Лили. — Драгоценности английской принцессы! — Ну что ж, не имеет значения, кто их владелец, — покачала головой Ариель, — главное, что мы не знаем, где они спрятаны. Ответа на эту загадку не было. За столь ценные сведения Олли получил в награду сто долларов. На следующий день экономка, миссис Пепперолл, с непривычно встревоженным лицом вошла в гостиную. Найт отнес Лили вниз и уложил на софу у камина, заботливо прикрыв одеялом. Дети вместе с недавно приехавшим Джоном играли на улице в снежки. Миссис Пепперолл нервно откашлялась: — Миледи, случилось нечто странное. Дрожащими руками она протянула Лили ее, еще недавно такой красивый горностаевый плащ. — Да, миссис Пепперолл? Ах, плащ! — О мам, мы пытались отчистить его… то есть одна из горничных хотела выщипать запачканный кровью мех, чтобы вы смогли снова надеть плащ, и тут произошло такое… Посмотрите, что она нашла за подкладкой! Экономка, по-видимому, лишившись дара речи, вытащила из кармана узелок и развязала его. Внутри оказались сверкающее ожерелье, серьги и браслет. Бриллианты, изумруды и рубины переливались на ладони, отражая солнечные лучи, играя всеми цветами радужного, почти дикарского, великолепия. — Мой плащ! Они все время были в моем плаще, а я так и не догадалась… — Кто же мог знать, — заметил Найт. — Святые небеса, взгляните только на размер этих бриллиантов! — Они настоящие?! — почти взвизгнула миссис Пепперолл и, словно обжегшись, уронила драгоценности в ладонь Найта. — Абсолютно настоящие, — заверил Найт, пропуская между пальцами длинную бриллиантовую нить. — Спасибо, миссис Пепперолл. Вы нашли разгадку тайны. — Не за что, милорд, — присела экономка, расплываясь в улыбке. — Совершенно не за что. Найт, по-прежнему не веря собственным глазам, только ошеломленно покачал головой. Эпилог
Венеция, Италия. Апрель 1815 года. Теплым весенним днем в начале апреля лорд и леди Каслроз стояли на открытом балконе своей спальни в Палаццо де Контини, выходившем на Гранд-Канал. — Благодарение Богу, сейчас ранняя весна, а не середина лета, — заметил Найт, облокотившись на полированные деревянные перила. — Я имел несчастье посетить Венецию в августе, шесть лет тому назад. Запах просто невыносимый. Но сейчас… Найт замолчал, жадно вдыхая прохладный весенний воздух. — Я все не перестаю гадать, что там, под этой темной водой, — протянула Лили, задумчиво глядя вниз. — Она такая мутная и зловещая, как сказал бы любитель готических романов. — Я вздрагиваю при одной мысли об этом. — Может, древние греческие монеты? Римские урны и щиты центурионов? Я точно знаю, Аттила, предводитель гуннов, оставил здесь свой меч, и он затонул. — Скорее всего просто труп чьего-нибудь кузена или соперника. Венецианцы, как известно, люди мстительные и ничего не прощают. Лили передернула плечами и, отвернувшись, откинулась на перила. — Ты совсем не романтик, Найт. — Найт широко улыбнулся той сладострастной улыбкой, которая пробуждала в Лили желание немедленно броситься в его объятия и повалить на пол. — И сделать все, что пожелаю, — добавила она вслух. — Что!? — Найт тут же приложил к ее губам палец. — Нет, не повторяй, возможно, я просто не понял. Предпочитаю думать, что ты мечтаешь швырнуть меня на землю" сорвать одежду и ласкать — руками, губами и.. — Ты невыносим! Но в общем прав, именно это я и намеревалась сделать. Ты сегодня где-то совсем далеко от меня, Найт. Признайся, в чем дело. Улыбка Найта немного поблекла. Он притянул ее к себе так, что голова Лили оказалась на его плече, а руки обвились вокруг талии. — Временами я чувствую себя; словно провел всю жизнь рядом с тобой, — шепнул он, целуя ее макушку. — Ты хорошо себя чувствуешь? Честное слово? — Честное слово. — Мы здесь уже три недели. Посетили девять балов, причем три давались в нашу честь, проиграли пятьсот фунтов… — Я потеряла только пятьдесят! И то — в «красное я черное», и ты сказал, что меня обманули… — Точно, я же помню, что сумма была ужасной! Во всяком случае мы катались в гондолах, пока у тебя едва не началась морская болезнь, покормили каждого проклятого голубя на площади Святого Марка, прошли пешком добрых триста миль по мосту Риальто, и ты едва не заперла меня в подземельях Дворца Дожей… — Но я просто пошутила, — хихикнула Лили. — Это ты так утверждаешь. А я на следующее же утро нашел у себя седой волос. На чем это я остановился? О, да, на завтрак у нас — Тинторетто, на обед — Карпаччо, к чаю — Пароди и на ужин — Беллини [12] . Единственное занятие, которое еще не надоело и не наскучило, а, наоборот, становится все более волнующим, — это постоянная потребность любить тебя, день и ночь и, будь моя воля, мы вообще бы не выходили из спальни. Ощутив, как при этих словах по телу Лили прошла едва заметная дрожь, Найт улыбнулся. — Я подозреваю, это стремление еще долго не угаснет, — выдохнула она. |