Книга Апостолы, страница 5 – Наталья Точильникова

— Будешь свидетелем, — сказал Марк.

— С удовольствием! А кто это «Учитель»? Филипп Лыков?

— Нет, что ты, — Иван таинственно улыбнулся. — Какой там Филипп Лыков!

— А кто?

— Мы в Новосибирске познакомились, в Университете… Потом Екатеринбург… В общем, классный парень. Увидишь, — и улыбка «ангелочка» стала еще таинственнее.

Я сразу вспомнил про уральского пророка.

— У вас что, секта?

Юноша хмыкнул.

— Как бы, не совсем…

А Марк строго посмотрел на меня.

— Не смей так говорить!

Я пожал плечами.

В этот момент с Лубянской площади грохнул громкоговоритель. В нем что-то заворочалось, заскрежетало и наконец мужской голос взволнованно произнес:

— Граждане, просьба всем покинуть здание Лубянки и прилегающий участок площади! Просьба не приближаться к зданию ближе, чем на двадцать метров! Здание Лубянки представляет опасность!

Я обернулся. Люди с крыши исчезли, не особенно повредив этот оплот клерикализма, а внизу какие-то решительно настроенные ребята ставили вокруг здания временное ограждение и выгоняли зевак.

— Они что, взрывать собираются? — испугался я. — С ума что ли посходили! В центре Москвы!

— Не думаю, — спокойно ответил Марк. — Хотя, если Учитель считает, что здание обрушится — значит обрушится. Кстати, вон он. Высокий, с хвостом, в джинсах.

Я посмотрел, куда указывал мой новый знакомый. Высокий человек с прической «хвост» отделился от прочих и отправился к центру площади, к памятнику Иосифу Волоцкому, первому московскому инквизитору, убитому еретиками за три дня до канонизации. У памятника он повернулся лицом к бывшей инквизиционной тюрьме и воздел руки к небу. Я собрался было уже презрительно усмехнуться, но услышал приглушенный гул. Лубянка таяла, лениво, как при замедленной съемке, опускаясь в прах. Не было слышно ни взрывов, ни грохота падающих камней. Только мерный гул, как от далекого поезда.

— Такого он еще не делал, — одними губами прошептал Иван и вытер пот со лба тыльной стороной кисти.

Когда все кончилось, к нам подошел Филипп. Он сразу узнал меня и улыбнулся.

— Учитель хотел тебя видеть.

Я удивленно посмотрел на него.

— Зачем?

Филипп в свою очередь удивленно поднял брови.

— Значит надо.

Я не стал больше расспрашивать и проникся величием момента. В конце концов кто же бегает от приключения, когда оно само плывет в руки!

— Вон он твой спаситель! — я посмотрел туда, где еще полчаса назад была Лубянка. Высокий человек в простой белой рубашке и джинсах что-то прибивал к небольшому деревянному столбику. Я направился к нему. В воздухе еще стояла пыль от обрушенной Лубянки, а слева от нас строительным краном снимали с постамента памятник Иосифу Волоцкому. Солнце уже склонялось к закату, а с востока медленно наплывала лиловая грозовая туча, предостерегающе посверкивая еще беззвучными молниями. На табличке красовалась надпись: «Здесь танцуют!» Я улыбнулся.

— Извините!

Он выпрямился и оглянулся. На вид ему можно было дать лет тридцать, может быть, чуть меньше. Строен, широкоплеч и дико обаятелен. Иконописное тонкое лицо. Лик, черт побери! Пышные каштановые волосы, собранные в хвост. И большие серые глаза. Их взгляд сначала показался мне несколько холодноватым, но он улыбнулся, и это ощущение сразу пропало. Джинсы его при ближайшем рассмотрении оказались изрядно потертыми, зато рубашка щегольски расстегнута на груди.

— Я пришел поблагодарить вас. Вы и меня освободили в числе прочих. Я…

— Петр Болотов, — прервал он. — Я помню, — и мне почему-то стало ужасно приятно от того, что он помнит. — Вы, кажется, программист?

— Да, скорее наладчик. Глюки ловлю в программах, если вы понимаете, что это такое, — я почему-то был неуклюж и косноязычен.

— Понимаю, — сказал он, отложил молоток и гвозди и взял меня за руку. — Мы с вами займемся иного рода ловлей. Я благословляю вас, — и он коснулся кончиками пальцев моего лба. Почему-то меня это даже не удивило. Просто мне было хорошо. Очень.

— Пойдемте, Петр, — сказал он и направился к толпе.

— Но как мне к вам обращаться?

Он оглянулся и снова улыбнулся.

— У меня очень длинное имя. Неважно! Друзья называют меня «равви», — и он снова отвернулся и решительно зашагал прочь.

Я поплелся за ним следом. Черт! Черт! Черт! Никогда не был ничьей собачонкой! Но ноги сами несли меня. Я заставил себя остановиться.

Над толпой возвышался лозунг: «Смерть бессмертным!» Равви направился к нему и стал что-то ласково, но настойчиво объяснять демонстрантам. Я сам не заметил, как оказался рядом с ним.

— Бессмертие дается за святость. Вы сами не понимаете, что написали. «Смерть бессмертным!» — это значит смерть лучшим из людей. Я пришел не затем, чтобы лишить бессмертия святых, а чтобы дать его всем. Сверните немедленно!

— Но бессмертные служат инквизиции, — возразил кто-то.

— Люди часто заблуждаются. Но ошибка — еще не преступление. Я хочу дать им шанс раскаяться. Сворачивайте!

И лозунг свернули.

— Теперь куда, равви? — спросил Филипп. — В Кремль?

— Нет. Пока меня больше интересует Останкино. Филипп, ты останешься здесь. Петр пойдет со мной.

Он даже не интересовался моим мнением. Он просто информировал.

— Как, вы пойдете один? — воскликнул Филипп.

— Я не собираюсь брать Останкино штурмом. Пойдем, Петр!

И я пошел за ним.

На проходной телецентра нас никто даже не пытался задержать. Он улыбнулся охранникам, как своим, и они, кажется, ничуть не удивились.

— Начнем с программы «Новости дня». Это шестой этаж.

Он толкнул дверь, и мы вошли в кабинет редактора. Тот встал и удивленно посмотрел на нас.

— Кто вы такие?

— Я тот, кто захватил и разрушил Лубянку и упразднил инквизицию. Думаю, что вашим телезрителям будет любопытно меня послушать, — и он без приглашения сел за стол.

— Да, но… Я должен посоветоваться, — и редактор протянул руку к телефонной трубке.

— С остатками упраздненного ведомства? Вот уж с кем вам не стоит сейчас советоваться так это со святейшей инквизицией, — он накрыл руку редактора своей. Тот почему-то не сопротивлялся и вопросительно посмотрел на равви.

— Мне хватит пятнадцати минут эфирного времени.

— Завтра в утреннем выпуске.

Равви поморщился.

— Ладно, идет.

Снизу послышались выстрелы. Я удивленно взглянул на Учителя. Но он, похоже, был удивлен не меньше меня.