Онлайн книга «На краю одиночества»
|
И Ольга ругалась. И вдвоем они ругались, чтобы после мириться, а потом уж делали вид, будто друг к другу совершеннейшим образом равнодушны. И Василиса Васильевна, поставленная при школе экономкой, лишь вздыхала горестно да тишком утирала платочком слезы. Мол, надо же какая любовь… бестолковая. Поворот Анна едва не пропустила. Она привычно сбросила скорость, а после и вовсе остановилась, ибо зрелище открывалось пречудеснейшее. Снег укрыл и лес, окруживший Первую имени Его Императорского Величества Алексея IV школу темных материй и мастерства, и саму школу. Он лег на полигоны, сровняв их с полями, подобрался к низенькому заборчику, поставленному скорее для красоты, нежели из какой-то практической надобности. Залепил оконца в классах. Прилип к рыжей черепице, и лишь возле труб, из которых валил темный дым, виднелись проталины. – Эй, эй… – донеслось издалека. И показалось: – Бей, бей… А тропу вновь занесло, и прикинувши, что проще будет дойти, нежели после вытаскивать монстра из сугробов, Анна вышла. Вдохнула чуть влажноватый воздух. Закрыла глаза. И сказала: – Я тебя все равно вижу. Шевельнулись колючие ветви можжевельника. – Неправда. – Арвис сорвал синюю ягоду и отправил в рот. – Не видишь. – Неправда, – согласилась Анна. – Не вижу. Но чувствую. Мальчишка за это время вытянулся. Не только он, но Арвис как-то особенно. Он сделался нескладен и подчеркнуто инаков. Правда, характером ничуть не изменился. – И я тебя, – он протянул можжевеловую ягоду, а когда Анна отказалась, сунул в рот. – Горькая… – Не ешь. – Вкусно, – возразил он и поскреб босую ногу. По снегу Арвис ходил только босиком. И с этой его привычкой уже не пытались бороться. – А Богдашка влюбился. Болван. Он шел слегка впереди, делая вид, что идет сам по себе и точно уж не имеет никакого отношения к тропе, которая вдруг появилась на снегу. Со снегом Арвис управлялся не хуже, чем с темной силой. – Когда успел? Анна заезжала не так давно, и влюбленным Богдан не выглядел. Скорее раздраженным, и было из-за чего. Шурочка сбежал в деревню и был бит местными мальчишками, которые решили, что раз некромант сам сунулся, то и дурак… Сашка обиделась за братца и прокляла сына старосты. Староста ему, конечно, добавил розог, чтоб не лез, куда не просят, а после явился жаловаться и просить проклятие снять. Снять-то сняли, да только, кажется, не обошлось без последствий, поскольку Михаль вдруг понял, что никто во всем мире ему не надобен, кроме одной темной ведьмы. И свататься решил. А что ведьме еще двенадцатый год только, так ведь самое оно, в церквах с четырнадцати венчают. И что она против, тоже не страшно. Это от молодости и дурости, которая пройдет… Сашка его снова прокляла. Староста схватился за голову и розги… А Богдану досталось: лучше следить за подопечными надо. Он пытался. Честно. Только как уследишь, когда Курц ночью на село пошел, потому как с кузнецовым подмастерьем договорился на кулачках помериться, а Ильюшка и вовсе в бега подался. Расхотелось ему становиться мастером и князем, в бродячих артистах жизнь куда как вольнее, их небось этикетом не мучают. – Так… – Арвис пожал плечами. – Сегодня. Семь Имен постарался… привез свою тут… У многоуважаемого кхари и вправду было семь имен, которые Арвис со свойственной ему прямотой отказался запоминать. А прозвище прилипло вдруг. – Кого привез? Девочку. Хрупкую, что былинка. Светлоглазую и светловолосую, неимоверно ледяную. Она была столь нечеловечески хороша, что сердце Анны остановилось. И Богдана, не способного оторвать взгляд от этого совершенства, она поняла распрекрасно. И подумала, что планам Калевого о помолвке с Куракиными вряд ли суждено будет сбыться. Девочка сидела, сложив руки. И смотрела на Калевого. И на Сашку, которая кружилась рядом, ревниво присматриваясь к гостье. И на Шурочку, что привычно занял самый дальний угол. На Илью, сцепившего руки за спиной и демонстративно разглядывавшего морозные узоры на окне. Солнце пригрело, узоры поплыли… На Курца. И на хмурого Миклоша, который лучше прочих чуял грядущие проблемы. Причем не столько от гостьи. Сашка слишком уж привыкла к собственной исключительности, чтобы вот так позволить чужачке вытеснить себя. Анне стало жаль мужа. Немного. – Нигугйак, – представил девочку Семь Имен, который держался чуть в стороне, видом своим показывая, что вмешиваться не станет. – Здесь будет. Он не спрашивал. Он ставил в известность. И кажется, не только Анну, поскольку по лицу девочки скользнула тень. – Сила говорит. Нигугйак слушать. Не слышать. Много крови другой. Пускай. Полукровка, стало быть? За три года Анна худо-бедно научилась понимать Семь Имен. То ли приспособилась, то ли он, проведя столько времени меж людьми, стал изъясняться понятнее. Но она кивнула, и Семь Имен, кажется, обрадовался. Весьма искренне. И сказал: – Идем, женщина. А вот имена он не запоминал, как Анна подозревала, эта вдруг отвратительная – в остальном Семь Имен отличался поразительным вниманием к деталям – память была небольшой местью. – Сами пускай. Дети. Дети. И вправду дети. И сейчас еще больше, чем прежде. Север будто вернул прежние, утраченные годы. Выморозил боль. Выстудил обиды, убаюкал голосами вьюг жажду мести… и как-то стало просто. Есть жизнь. Есть свет и тьма. Учеба. Классы. Дома. Наставники и ученики, которых год от года прибывало, и это тоже было хорошо. Есть проблемы, куда без них, но обыкновенные, решаемые. * * * Глеб работал. Анне нравилось смотреть, как он работает. Было в этом что-то донельзя завораживающее. Он склонился над столом и к вечеру, стало быть, вновь будет жаловаться на боли в спине. Драгоценные камни россыпью. Шестеренки. Какие-то кусочки проволоки. Металл. И кости в коробках. Лупа. Два светильника с направленным белым светом. Инструмент. И Глеб, хмурый, задумавшийся. Не ладится что-то? Анна отступила бы, чтобы не отвлекать, но Семь Имен толкнул ее в спину. – Анна? – Глеб разогнулся и поморщился. Потянулся неловко, охнул, схватившись за бок… сел. – Ты… приехала? – Приехала. Она коснулась жесткого накрахмаленного воротничка и велела: – Сиди уже… |