Онлайн книга «На краю одиночества»
|
– Сама? – Здесь сложно узнать. Твари иного мира умеют разговаривать с людьми. Они чуют сомнения, выискивают слабости, но слова все одно остаются словами. Не ваша матушка провела ту женщину в дом. Не она опоила ее снотворным. Не она оставила, если не зная, то всяко догадываясь, что с этой женщиной произойдет нечто нехорошее. Сейчас Таржицкая клянется, что желала всего-навсего опозорить супруга, выставить его смешным, нелепым, что и помыслить не смела об убийстве… возможно, и так. Люди умеют убеждать себя… – И что?.. – Таржицкий отправится в почетную ссылку. Нам скандал не нужен, да и сложно будет на суде доказать его причастность к погромам. Что до нее, то ее удел – быть рядом с мужем, всячески поддерживая его в болезни и бедности… Хорошо это? Плохо? Достаточно ли? Той ночью погибло двенадцать человек. У кого-то силу вытянули, как объяснил Анне Земляной, а кто-то с сердцем не справился, оборвалось оно, выпустило душу. И отчего-то в этих смертях винили вовсе не погромщиков. – Вам и вправду лучше уехать. – Снова? – В последний раз. В отличие от Таржицкого Ракович знает, что такое мастера Смерти. На Севере много боев шло. Теперь вот… неспокоится. Пишет, что зимой еще ничего, а вот летом совсем тяжко. Земля отдает мертвецов, а упокоить некому. Бабочка шелохнула крыльями, но не поднялась, а медленно поползла по руке Анны, будто изучая эту самую руку. – Да и кахри к вам благоволят… – Думаете? – Он с вами беседует. Только с вами. Отца он удостоил кивком, меня так вовсе не заметил. А с вами говорит, да. – Я его не слишком хорошо понимаю, – призналась Анна. Руку она поднесла к полураскрытому бутону. «Снежная дева», старый сорт, но хорош своей неприхотливостью. На зиму и укрывать не надо. Попробовать его в качестве подвоя, что ли? Для кого-то, куда более нежного, к примеру, того же «созвездия Альны»? – Полагаю, вы его понимаете лучше, чем кто-либо иной. – Николай коснулся цветка, но после с некоторой поспешностью руку убрал. За спину. – Ему нужен Арвис. Но Арвис пока не готов… слишком много людей появилось в его жизни. Ему нужно привыкнуть. Анна сказала то, что говорила кахри. У того странное имя по человеческим меркам. Вернее, имен у него семь. А еще в языке кахри сорок два слова, обозначающих снег. И это тоже правильно, потому что снег в отличие от людей разный. Люди же для кахри на одно лицо. И он искренне не понимает, почему родная кровь тянется к ним. Не понимает, но ждет. И следом отправится. А остальные? Васин несомненно, он прижился при школе, как и Мария, которая поглядывала на Васина с немалым интересом, выражая его в пирогах. Пироги получались отменными. Нет, Анна не пробовала, ей некогда, но Арвис говорил, что в тот раз, когда Илье удалось взломать кухонный замок, были просто-таки чудесными. И на всех хватило. – Чему вы улыбаетесь? – Всему. Тому ли, что жива? И что мальчишки не пострадали? Говорили они о той ночи неохотно, сойдясь во мнении, что повторять ее не стоит, и то уже было хорошо. Калевой вновь подрался, на сей раз с Миклошем, доказывая ему, что граф и на кулаках способен. Закончилось все сломанным носом, подбитым глазом и кухней, на которой нашлось место для обоих. Илья, узнав, что Даниловский – его отец, попытался сбежать, но был пойман Игнатом, который отвесил ему пару затрещин, велев успокоиться. Сашка взяла под опеку Шурочку, заявив, что малышей не обижают, а если кто рискнет… А Курц чем-то приглянулся деду. Анна так и не поняла, чем именно, но как-то само собой получилось, что мальчишка вдруг оказался занят. Крепко занят. И наверное, это тоже было хорошо. – Я вам завидую. – Николай покачивался. Он плавно перетекал с пятки на носок и с носка на пятку. – Вы хотя бы делом займетесь. – А вы? – И я. Только совсем не тем, которым хотелось бы… и я отпишусь о переезде? – Разве я решаю? – Поверьте, вы. Мастера… скажем так, у всех у них есть одна специфическая черта. Они стараются держаться в стороне от обыкновенных людей, в том числе из нежелания привязываться. А к вам уже привязались. Более того, здесь их только вы и удерживаете. Бабочка взлетела с бутона, чтобы перебраться на другой. И Север… Анна не знала, хочет ли уезжать. Часть ее не желала расставаться ни с домом – его ведь можно восстановить, ни с привычной тихой жизнью, которая в отличие от дома реставрации не подлежала. Но другая часть, напротив, страстно хотела чего-то… Нового? И почему бы не Север? Снега и кахри, знающий, как уговорить ветры и успокоить бурю. И семена ледяных лилий, которые вызревают стремительно и уже похожи на куски стекла. Живое пламя. Долгие ночи… Глебу понравится… наверное. – Я все равно не могу решать за всех, – Анна покачала головой. Ее влияние преувеличивают. – Они все так отчаянно боятся заблудиться во тьме, что ищут себе кого-то, за кого можно зацепиться. Следует признать, что далеко не всегда удачно, но в большинстве случаев тьма знает, кого следует подпускать, а кто… и да, во время обрядов случалось всякое. Потому от них постепенно и отошли. По колючему зеленому стеблю бежали муравьи. Тонкой нитью, друг за другом. Деловитые. Точно знающие, что делать. Их жизнь размеренна и предопределена. Но стоит ли завидовать этой предопределенности? – В мирное время получалось и так… но война многое изменила. И о вас уже говорят. Не люди, но те, кто связан с тьмой. Их не так много, чтобы слух о вашей свадьбе не разошелся. Николай замолчал. И Анна молчала. Слухи? Со слухами она как-нибудь справится. – И то, что случилось в доме, тоже не останется незамеченным. Поэтому, Анна, готовьтесь. На вас будут смотреть. Сперва издали, с опаской. Потом осмелеют. Кто-то рискнет приблизиться. Кто-то… они не самые приятные в общении люди. А потому – терпения вам. – Спасибо. Что она могла еще сказать? Разве что?.. У его императорского величества Анна так и не рискнула спросить. Но Николай – это другое, он… более человек, пожалуй. И Анна поднялась. Повернулась. Смотреть в глаза его императорскому высочеству непросто, но она должна знать. – Моя… мать… – Умерла. Взгляда Николай не отвел. |