Книга И тогда я солгал, страница 44 – Хелен Данмор

— Прекрасный день, правда?! — громко восклицает Фелиция.

Она всегда была такая. Если мы приходили к морю, она садилась поближе к воде и часами смотрела на нее, а мы с Фредериком играли рядом или удили рыбу, используя для наживки кусочки моллюсков. Джинни подбирается к воде. Украдкой оглядывается на нас.

— Далеко не зайдет, — говорит Фелиция, и мы смотрим, как Джинни наклоняется и начинает метать в сторону горизонта пригоршни песка и воды. На душе у меня легко и спокойно.

— Она вымокнет насквозь, — бормочет Фелиция.

Я встаю, подхожу к Джинни, поднимаю ее и сажаю себе на плечи. Это оказывается для нее слишком неожиданно, поэтому она не сопротивляется. Наверняка так делал бы ее отец, да и Фредерик тоже. Усаживаю ее поудобнее и бегаю с ней на плечах вдоль кромки воды, изображая из себя коня. Я видел, что так делают отцы. Она смеется и хватается за мои волосы. Мне нравится слушать ее смех. Он звучит словно против ее воли, будто смеяться она не хочет, но и сдержаться не может. Мы скачем взад-вперед вдоль побережья, пока я не выдыхаюсь. Джинни подается вперед и хватается за мою шею. Мне на кожу веет ее дыхание, она не прекращает смеяться. Я снимаю ее со спины и кручу вокруг себя. Вдруг она изгибается, точно угорь, и впивается зубами мне в руку, у основания большого пальца.

— Мелкая негодница, — говорю я. — Я тебя поколочу!

Она смеется еще сильнее и нагибает голову, чтобы укусить меня еще раз, но я не позволяю. Я думаю, что если так продолжится дальше, то она скоро расплачется, поэтому опускаю ее на песок и подвожу обратно к Фелиции.

— Что за человек был Гарри Ферн? — спрашиваю я. — Почему ты вышла за него?

Она берет Джинни к себе на колени и наклоняется к ней.

— Он был очень милый, — отвечает она наконец. — Пришел и сказал, что хочет на мне жениться. Я удивилась, потому что это было в высшей степени неожиданно, но он очень сильно хотел на мне жениться. Отцу Гарри не понравился, но он ничего не сказал. Гарри собирался на фронт, и мы поженились.

Она умолкает и отворачивается, совсем как я недавно. На щеках у нее медленно проступает румянец.

— Он был милый, Дэниел. Тебе бы понравился. Ты ведь знаешь, тогда все торопились успеть как можно больше.

Румянец становится гуще. Я впервые думаю: она уже не девочка. Она побывала замужем. Конечно, я это знал, но теперь я это чувствую и заливаюсь румянцем, как сама Фелиция, на меня накатывает темная, болезненная волна, словно кровь возвращается в онемевшую ногу. Мне кажется, будто я вижу ее тело сквозь одежду.

— А теперь впереди целая вечность, — говорит Фелиция. — Джинни, не суй в рот.

Я смотрю, как она возится с ребенком. Она явно хочет сменить тему, и я тоже.

— Раньше я рыбачил с этих скал, — говорю я и вспоминаю времена более поздние, более серьезные, когда в дело шли не кусочки моллюсков на самодельных удочках, а настоящие удочки с крючками и наживкой, и приходилось стараться, чтобы поймать рыбу, а потом отнести ее домой и вызвать улыбку у матери.

— Я знаю. Вы с Фредериком. — Она чертит на песке кораблик для Джинни. — Я всегда вам завидовала. Рыбачить мне хотелось больше всего.

— Так ведь ты и рыбачила. — Вспоминаю ее силуэт вдалеке, как она с сачком и ведерком идет к нам с Фредериком, сидевшим на скалах.

— Не скажи. У вас были удочки. Вы ловили рыбу по-настоящему.

— Больше я, чем Фредерик. Для него это была игра.

— Помнишь, однажды ты позволил мне насадить наживку тебе на крючок? Фредерик сказал, что я побоюсь насаживать, но я не побоялась. Когда ты забросил удочку, и на нее попались три макрели, ты ее вот так резко дернул, чтобы выбросить их на берег.

— В Гвидден-Рокс водится много макрели.

— Когда Джинни подрастет, можешь сделать для нее удочку, — говорит Фелиция, вставая. — Она проголодалась. Пора возвращаться.

— Да и мне пора. Козу подоить.

— Да, конечно, — произносит Фелиция с каким-то испугом, будто бы позабыла про мою жизнь.

Когда мы выходим на дорогу, я вижу знакомую фигуру. Долли Квик. Наверное, идет из церкви или в церковь. Я несу Джинни и вижу, как колючие глаза Долли зыркают на меня, на Фелицию, на девочку и опять на меня. Лицо ее не смягчается. Джинни усталая и сердитая и вместо того, чтобы улыбнуться Долли, отворачивается и утыкается лицом мне в плечо. Долли Квик сжимает губы.

— Спасибо большое, что побыли с Джинни вчера вечером, — говорит Фелиция, опять-таки чересчур пылко и как-то натужно. — Ей очень понравилось. Да, Джинни?

Джинни не отвечает.

— Язык проглотила, — угрюмо произносит Долли, вытаращившись на меня.

— Дэниел наладил котел, и тот теперь ревет на славу. Назавтра будет полно горячей воды, стирай — не хочу.

— Понятно.

Джинни по-прежнему вжимается лицом мне в плечо. Я слышу, как она посапывает.

— Она устала, — говорит Фелиция. — Набегалась по берегу.

Долли не обращает внимания на эти слова. Вместо этого смотрит прямо на меня и сообщает:

— Был разговор после службы. Мэри Паско надо показать врачу, а то и сиделку приставить. Нехорошо, что она там одна, и нет женщины, чтобы о ней заботилась.

— Я о ней забочусь.

— Надо полагать, Дэн Брануэлл, — многозначительно произносит она. — Ты живешь в ее доме, ухаживаешь за ее курами, копаешь ее огород.

— Дэниел живет не в доме, — перебивает Фелиция. — Он живет в дворовой постройке. Да, Дэниел?

— Верно.

— А что она делает, если ей что-нибудь понадобится ночью? — вопрошает Долли. — Что ни говорите, ей нужна женщина, пускай хоть бы заглядывала. А еще лучше отвезти ее в больницу.

— Я могу заходить и присматривать за ней, — говорит Фелиция, сразу догадавшись, что я не хочу там больше ничьего присутствия.

— И ребенка водить к заразной больной? Если Мэри Паско целую зиму хворала грудью, может быть, у нее чахотка. Это же надо придумать, ребенка таскать!

Она кивает на меня головой и говорит с явной враждебностью, не заботясь о том, что подумает Фелиция. Наверняка знает, что Фелиция в ней слишком нуждается, чтобы идти на ссору.

— Пусть он подыщет себе жилье в городе, а за Мэри Паско будет надлежащий уход.

Я ничего не говорю. Прижимаю к себе Джинни — пожалуй, слишком крепко, ведь Джинни этого не любит. Она изгибается и вырывается. Долли Квик протягивает к ней руки, и Джинни выскальзывает прямо в них.

— Ах ты моя девочка! Совсем мокренькая! Потрогайте-ка ее юбочку, миссис Ферн, вся насквозь!

— Переодену, когда придем домой.

— В это время года надо поосторожнее. Детки могут простудиться. Я своих всегда одевала в шерстяное до конца мая.

Говоря это, она ласкает Джинни и отворачивает ее от меня.