Книга И тогда я солгал, страница 47 – Хелен Данмор

— Ты ее пугаешь, — говорю я. — Войдем внутрь, я дам ей попить.

— Значит, теперь я могу войти внутрь, да? Она не слишком больна, чтобы меня видеть?

— Ее здесь нет.

— Я знаю, что ее здесь нет. Доктор Сандерс сказал. Мне просто любопытно, в чем еще ты мне солгал?

— Я тебе не лгал. Не собирался лгать, Фелиция. — Я подхожу к ней слишком близко, и в глазах у нее вспыхивает огонек страха.

Она пятится назад, стискивая Джинни. Я опускаю руки и тоже отступаю назад, подальше от нее.

— Я тебе покажу.

Мы направляемся к краю участка. Сначала ничего не видно, видно становится потом. Ярко-зеленый прямоугольник среди пожухлой прошлогодней травы, оставшейся после зимы. Я иду первый, они следом. Мои ботинки намокают от ночной росы. Я думаю, Фелиция сразу поймет, но она не понимает.

— Вот, — говорю я, указывая вниз. — Вот она.

Весь румянец слетает с ее лица. Она такая бледная, что я боюсь, как бы она не упала или не уронила ребенка. Она отшатывается, но быстро овладевает собой. Я не смею к ней прикоснуться.

— Кто ее здесь похоронил? — спрашивает она наконец.

— Я. Она попросила меня об этом, когда умирала. Сказала, что не хочет лежать на кладбище, под могильным камнем. Хотела остаться здесь.

Наступает долгая тишина, если можно так выразиться, — ведь эта тишина полна звуков. Я слышу чаек, кружащих над морем. Поблизости — жужжание пчелы, нагоняющее сон. Вдалеке — крик сарыча, похожий на кошачий. И постоянный шум ветра и воды.

— Она так сказала?

— Да.

Не знаю, поверит ли она мне. Думаю, что нет.

— Она слабела. Из-за груди, как я и говорил. Знала, что умирает. Доктора звать не разрешила. Я предложил, она помотала головой. Сказала, что хочет лежать здесь. Попросила, чтобы я остался с ней до конца.

— А потом умерла?

— Не сразу.

— Ты остался с ней?

— Да.

Я вспоминаю череп Мэри Паско, так резко очерченный, и налипшие на него тонкие пряди волос, мокрые от предсмертного пота. Нос у нее заострился, точно птичий клюв. Язык распух у нее во рту, я смачиваю тряпку и прикладываю к ее губам. Я насмотрелся на умирающих мужчин, но никогда не видел, как старуха умирает в своей постели, день за днем. Это было совсем по-другому. Как будто она выполняла тяжелую работу, которая подошла к концу.

— Думаю, у нее было воспаление легких, — говорю я. — Тут у нее все потемнело. — И я прикасаюсь к своим губам.

— И ты ее похоронил. — Фелиция не может сдержаться: при мысли об этом погребении ее передергивает, и дрожь пробегает по всему ее телу от головы до пят. Она представляет, как я поднимаю Мэри Паско, тащу ее на себе, рою могилу, достаточно глубокую для нее, и кладу ее туда. Понимаю, как ужасно все это выглядит для девушки вроде Фелиции.

— Я ее завернул, — говорю я. — Завернул в холстину, так чтобы она не соприкасалась с землей.

Фелиция молча смотрит на вмятину в земле, поросшую зеленью. Джинни тоже смотрит вниз, как будто понимает, о чем идет речь. Вытягивает руку и показывает пальцем, потом запрокидывает голову и разражается смехом.

— Ты прочитал над ней молитву?

— Нет. Попрощался с ней и закрыл ей лицо.

— Как же ты смог? — сердито спрашивает Фелиция.

— Я сделал как она просила.

Джинни ерзает на руках у матери. Ей надоели наши разговоры.

— Отпусти ее, — говорю я Фелиции. — Пусть малость побегает.

Фелиция ставит Джинни на землю, но та не бегает, а стоит, вцепившись в материн подол, и опасливо смотрит на меня. Разрез глаз у нее совсем как у Фредерика, хотя цвет другой.

— Доктор Сандерс тебе не поверил, — говорит Фелиция.

— Я не рассказывал ему, что произошло.

— Я имею в виду, он не поверил, что она уехала в Морвен.

— Он так сказал?

— Нет, но догадаться было не сложно. Дэниел, это преступление?

— Ты о чем?

— Не похоронить ее на кладбище.

Я едва сдерживаю улыбку. Моя благословенная Фелиция… Ей и в голову не приходит заподозрить меня в худшем преступлении.

— Ее надо было показать доктору, — говорю я. — Освидетельствовать. Зарегистрировать ее смерть. Ты сама все это знаешь.

Фелиция кивает, а потом смотрит на Джинни, которая начинает похныкивать и тянет мать за руку.

— Стой спокойно, Джинни, — строго говорит она, а потом обращается ко мне. — Не надо было мне ее брать.

— Я принесу ей чашку молока. Она любит козье молоко?

Похоже, что нет. Отведав молока, Джинни кривит лицо и хочет бросить чашку наземь.

— Так не годится, — говорю я ей. — Молоко хорошее. Посмотри на козочку, которая дала его для тебя. Она хочет, чтобы ты его выпила, а не проливала почем зря.

Джинни смотрит. Для своих лет она очень сообразительная. Она видит блуждающие желтые козьи глаза и, наверное, думает, что коза разозлится и покусает ее. Джинни с шумом пьет молоко, пока не выпивает все до капли, и от молока у нее остаются усы, Фелиция их вытирает.

— Не понимаю, как ты мог такое сделать, Дэниел… — говорит она мне, глядя поверх дочкиной головы.

— Похоронить ее? Это было нетрудно. Работа тяжелая, но нетрудная. Я делал это не раз.

— Во Франции?

— Да. Подумай, как хорошо ей лежать здесь одной. На кладбище все лежат впритык.

Снова поднимается ветер и раздувает передничек Джинни, которая сидит на траве и дергает за стебельки. Фелиция опускается на колени и целует девочку в затылок, так что лица не видно.

— А Фредерика ты похоронил? — спрашивает она.

Я не знаю, что ответить. Пытаюсь вспомнить, что написал в письме к Деннисам. Как именно все изложил.

— Нет, — говорю я, — не похоронил. В тот день работала похоронная команда.

— И кладбище было настоящее?

— Вроде того. Часть поля. Поставили деревянные кресты с номерами.

Я бы хотел, чтобы она представила себе спокойную зеленую могилку, наподобие этой, и веющий над ней ветерок.

— Когда-нибудь я съезжу навестить его, — говорит Фелиция.

Я ничего не говорю. Да и не нужно. Еще достаточно времени для всех открытий, которые она совершит за грядущие годы. Я не верю, что она уедет — ни в Кембридж, ни во Францию. Джинни вырастет здесь, как и мы.

— Думаю, ты сделал правильно, что выполнил волю Мэри, — хмурясь, говорит Фелиция.

— Правильно или неправильно, дело сделано.

— Гляди, Джинни, кролик!

Я хочу запустить в него камнем, но не на глазах у Фелиции и Джинни. Кролики весь мир обглодают дочиста, только дай им волю. Он сидит и слегка подрагивает. Джинни с криком поднимает кулачок, и кролик исчезает.