Онлайн книга «Тени нашего прошлого. История семьи Милтон»
|
Он сделал паузу, снова налег на весла и посмотрел на Реджа. – Взгляни на это. – Мосс махнул рукой в сторону берега. Редж повернулся и увидел фонарь на пристани, освещенные окна дома, а еще выше, среди тьмы, можно было различить свет из амбара. – Как ты думаешь, сколько нужно цистерн бензина, чтобы все это осветить? Мосс не мог расшифровать выражение его лица. – Не знаю. Редж шевельнул веслом по правому борту, чтобы удержать лодку на месте. – Две? – Свет во тьме. – Редж выдержал паузу. – Администрация долины реки Теннесси. Помнишь их слоган: «Великий свет надежды. Мы приносим свет неграм»? Мосс покачал головой: – Это просто красивые слова. Они молчали. Вода капала с весел в море. Настроение Реджа было трудно понять. – В Берлине было одно место, куда я приходил, – медленно заговорил он. – В бывшем американском секторе. Все время. Неприметное кафе в подвале городской ратуши, их еще называют погребками. Мосс оттолкнулся веслами от воды. – Там часто бывал один американец, солдат. – Солдат? Редж кивнул: – Солдат, не вернувшийся домой. – Он остался в Германии. – Ага. – Редж вздохнул. – Этот солдат освобождал концентрационные лагеря. На своем джипе он одним из первых въехал в Бухенвальд и провел там десять дней. – Господи. – Он рассказал мне о тех первых днях, о том, как они провели через лагерь жителей деревни, как выключали печи, а потом рассказал об охраннике, который сбежал, но выжившие узники поймали его и привели назад. Они привели его на склад и дали ему веревку. Приказали сделать петлю. «Я не умею», – говорил он. Ему показали. Потом приказали залезть на стол, который притащили в центр комнаты, и поднять конец веревки к потолку. Редж не смотрел на Мосса. Мыслями он был далеко. – Охранник подчинился. Он стоял на столе, держал веревку, так что она касалась потолка, смотрел на бывших заключенных и ждал. – «Мы все понимали, что делаем, – сказал солдат. – Я стоял в глубине комнаты». Потом они приказали охраннику слезть со стола. Редж помолчал. – Он обмочился от облегчения. Дрожа и плача, слез со стола и опустился на пол. Бывший заключенный, который отдавал приказы, кивнул ему и аккуратно снял петлю с его шеи. Мосс вздохнул. – И? Редж посмотрел на него. – И сам залез на стол, привязал веревку к крюку в потолке, проверил прочность узла и спрыгнул. «Теперь лезь», – сказал он охраннику. Мосс вздрогнул. Редж кивнул, не глядя на него. – «Почему именно эту смерть я не могу забыть?» – спросил меня солдат. – Охранника? – Охранника. Мосс почувствовал, как в его сердце пробирается холодок. – Зачем ты мне все это рассказываешь? – Знаешь, что сегодня мне сказала твоя сестра? – Редж впервые посмотрел в глаза Моссу. – Джоан? – Мосс шевельнул левым веслом. Редж кивнул: – Мы говорили об этом острове, и она сказала, очень нежно, почти благоговейно… «Ничто не изменится. Солнечный свет. Звезды. Коктейли на пристани. Одинокий парус в заливе. Это никогда не изменится. Как обещание бессмертия. Все сохранится навечно. Как картина». Вот что она сказала. «Так и будет. Пока есть остров, есть мы. Время не имеет значения». Мосс снова оттолкнулся веслом. – Она сказала все это с искренней радостью, словно изрекала непреложную истину, и я подумал: вот в чем проблема. Эта истина – ничего никогда не изменится – не включает меня. Джоан добрая душа, я это знаю. Но я не желаю слышать, что ничего не изменится. Такой горечи в голосе Реджа Мосс никогда не слышал. Он погрузил оба весла в воду, наклонился, затем выпрямился и потянул весла на себя. Лодка рванула вперед. Мосс сделал еще один гребок. – Конечно, изменится, – сказал Мосс. – Должно измениться. Это просто слова Джоан. А теперь она с Леном. – Все там, – Редж махнул рукой в сторону амбара на холме, – безупречно вежливые. Искренние. Доброжелательные. – И что? – Они просто притворяются. Мы, – устало сказал он, – портим им праздник. – Нет, – сказал Мосс. – Нет? – Редж вглядывался в его лицо. – Посмотри мне в глаза и честно скажи: разве ты не гордишься, что я здесь? – Горжусь? Конечно, горжусь. – Мосс был явно озадачен. Редж опустил руку в воду и быстро отдернул. Она была ледяной. – Я не хочу быть знаком отличия, который носят на лацкане. Я не хочу, чтобы меня воспринимали как вязание, как собаку, un chien de salon [34], как свидетельство решения всей расовой проблемы. Потому что, как мне кажется, они здесь так думают. На вечеринке. Можно спокойно относиться к чернокожему и даже принимать его у себя, и мы все стоим тут, с бокалом в руке, смотрим на закат, поем. Мы стояли тут, рядом. – Он покачал головой. – А я хочу быть внутри, я хочу быть равным. – Ты здесь, – с жаром возразил Мосс. – Здесь. Ты… «Суть, – хотел сказать он. – Ты больше, чем все это». – Редж, – продолжил он, – сегодня я это видел, я видел, что ты был в центре всего, и я это записал. Я написал. Песню… песню обо всем этом, о чернокожем человеке как новой ноте, и… – Послушай меня, Мосс. Мы здесь всегда были в центре. Всегда. Просто ты только что решил обратить на это внимание. Мосс покачал головой: – Но… – И я не колокол. Я человек. Мосс рассмеялся, но его смех напоминал стон. – Да знаю я, черт возьми. – Ты не можешь игнорировать свою историю. Вот что я тебе объясняю. И история повторяется, вновь и вновь. Эти люди, – Редж указал на остров, – твои родители… независимо от того, что они делали или не делали в своей жизни… все это сидит в тебе. Что бы ты ни говорил или делал… Мосс снова покачал головой: – Послушай меня, Редж. Но ты же со мной, здесь. Мы можем сделать это реальностью, можем показать людям, что перемены грядут, что это возможно… – Перемены? – повторил Редж. Он удивлялся своей ярости. Все, что он держал в себе, все невысказанное теперь обрушилось на человека, сидевшего перед ним в шлюпке. – Думаешь, можно что-то изменить, ничего не меняя? Думаешь, можно открыть дверь, оставив комнаты за ней точно такими же, как прежде? Входите, входите, пожалуйста, – но только ничего не трогайте и никуда не садитесь. Смотрите, куда ступаете. Это не перемены, приятель, – это званый ужин. Гости приходят, а потом расходятся по домам. |