Книга Тени нашего прошлого. История семьи Милтон, страница 17 – Сара Блейк

– Неужели? – не сдавалась Хейзел.

– Нет, – твердо сказала Эви. – Рубашки поло – это марка «Ральф Лорен».

Хейзел кивнула с недоверчивым видом.

– Кто это?

– Мои бабушка и дедушка.

– Выглядят счастливыми. – Хейзел рассматривала фотографию. – Когда это было?

– Тридцать шестой. – Эви криво улыбнулась. – В тот день они катались на яхте, устроили пикник на острове у побережья Мэна и купили его.

Хейзел обернулась:

– Остров?

– Он купил остров, чтобы сделать ее счастливой. Так нам всегда говорили.

– Повезло ей, – с сарказмом сказала Хейзел.

– В тридцатые такое можно было себе позволить.

– Богатые и белые могли. Был самый разгар депрессии, – парировала Хейзел.

В голосе Хейзел слышался вызов. Эви внимательно посмотрела на нее:

– Справедливо.

Хейзел перевела взгляд на фотографию.

– И помогло?

– В чем?

– Остров сделал ее счастливой?

Эви задумалась. Счастливая – не то слово, которое подходило для описания ее бабушки Китти Милтон. Но так же не подходило слово печальная, раздражительная или какое-либо другое прилагательное, способное пустить рябь по глади пруда. «Удовлетворительно», – говорила довольная бабушка Ки. Такая гармоничная.

– Сделал, – ответила Эви.

Хейзел кивнула, не отрывая взгляда от Китти и Огдена.

– Все эти люди внутри нас, – тихо сказала она. – Неудивительно, что эта страна в заднице.

Эви замерла:

– Что это значит?

– Внутри тебя сидят эти двое, которые могут уплыть на яхте и купить остров, пока в стране свирепствует ку-клукс-клан, а семнадцать миллионов людей не имеют работы…

– Боже, они же не были Бурбонами, – перебила ее Эви.

– Но этого и не требовалось, правда? – Хейзел говорила тихо, прижав ладони к пояснице.

Эви с трудом подавила желание сорвать фотографию с веревки, спрятать ее от глаз коллеги.

– А ты? – осторожно спросила она. – В тебе кто сидит?

– Невидимки. – Хейзел повернулась к ней. – Все, кого эти двое не замечали.

Эви смерила ее долгим взглядом.

– «И вместе им не сойтись»?

Хейзел не улыбнулась.

– Как когда, – ответила она. – Но прошлое всегда с нами, и никто не может сказать, когда оно всплывет, правда?

Эви покачала головой:

– Нельзя так упрощать. Ты понятия не имеешь, какими были эти люди…

– Нельзя? – Хейзел повернулась к ней. Две женщины смотрели друг другу в глаза.

Они провалились в пропасть, которая часто разверзалась между ними. Белая. Черная. Эви выдохнула.

– Ладно, Хейзел. О чем ты хотела посоветоваться?

– Это может подождать.

– Нет. – Эви хотелось избавиться от этого неловкого молчания. – Рассказывай.

– Ладно, – кивнула Хейзел, подошла к креслу и приступила к делу: – Это для фестшрифта. В честь двадцатипятилетия я собираюсь немного переосмыслить твою «Затворницу».

– Вот как?

– Немного, – повторила Хейзел непринужденно, но решительно.

– Продолжай.

– Твою интерпретацию молчания.

Эви ждала.

– А что, если власть затворницы определяется не молчанием, как ты предположила, а выбором мужа?

– Это как?

– Попробуем прочесть клятву затворницы буквально. Когда она становится невестой Христа, то заключает выгодную партию. Очень выгодную.

Идея о замужестве как источнике власти красной нитью проходила через феминистский дискурс последнего двадцатилетия. Авангардная и одновременно обладающая обратной силой. Элегантная. Все дело в том, кто твой супруг.

При взгляде на Хейзел в воображении возникало растение в летнем саду, чьи обильные побеги с бездумной неудержимостью тянутся вверх: я живое, я живу и расту. Эви ощутила усталость.

– Переосмыслить меня? – Она подняла брови. – Скорее похоронить.

– Нет, нет. Разве ты не видишь? Это дань уважения. Развитие твоей мысли. – Хейзел тряхнула головой, сияя своей идеей, улыбаясь и атакуя. – Понимаешь, чем больше я думала, тем больше мысль, будто женщина обретает власть с помощью молчания, казалась такой… – Хейзел нахмурилась, пытаясь найти нужное слово.

– Эксцентричной? – подсказала Эви.

– Надуманной. Точнее, слишком складной, – твердо заключила Хейзел.

– Возможно. – Эви откинулась назад и скрестила руки на груди. – Но всем известно, что власть передается через негласные правила игры, передается теми, кто обладает властью. Как должны себя вести принадлежащие к клубу избранных…

– Например?

Эви пристально вперила взор в коллегу, указывая на фотографию.

– В любое помещение входите с улыбкой – учила нас бабушка. Разговаривайте с каждым, независимо от его положения, как с человеком, разумным существом; это создаст вокруг вас дружелюбную атмосферу.

– Это всего лишь манеры…

– Да. И манеры были показателем.

– Чего?

– Хорошего воспитания. Плохого воспитания.

– Плохого воспитания? – Хейзел подняла брови.

– Если у человека есть деньги, он не должен говорить о них, а думать о них он должен как можно меньше, – процитировала Эви, уверенная в своей аргументации, но не до конца уверенная в тезисе. Что она хотела доказать? – Не следует упоминать о Деньгах или о чьей-то Удаче. Или о Неудаче. О Месте человека в этом мире. Не следует говорить о себе, привлекать к себе внимание. Не следует создавать впечатление, будто ты кичишься своей удачей перед теми, кому повезло меньше. Не следует вынуждать людей стыдиться или напоминать им о том, чего они лишены.

– Чтобы можно было это скрывать.

В голосе Хейзел опять звучал вызов. Эви нахмурилась:

– Что именно?

– Правду. Пропасть. Код, который держит всю структуру. Вы делаете вид, что все равны. Прячете правду под хорошими манерами. Вы все участвуете в огромном заговоре, в сокрытии. Молчание защищает историю белой женщины и…

– Обрекает ее, – возразила Эви.

– Только если она захочет.

– Да ладно тебе, Хейзел! – Эви усмехнулась. – Разве не упоминать о своем положении каждый раз, постоянно – это сокрытие? Честно говоря, я не уверена, что все было так просто, и в настоящий момент это точно не так.

Глаза Хейзел широко раскрылись.