Онлайн книга «Лето радужных надежд»
|
– Погоди, догоню тебя, – перебил Богдан и выпил стопку. Еду пока не несли. Алкоголь разливался по телу теплом. Бархатный пиджак доверял Соловью свои беды (Богдан не вслушивался какие). Наконец доставили салат «Ташкент» – скромную горку нарезанной редьки и мяса, украшенную половинкой перепелиного яйца, а также самсу размером с детский кулачок. Пока Богдан накинулся на салат, Валерий цапнул пирожок. – Сутки не ел, – пояснил он. – Аппетита не было. Через минуту бархатный пиджак вдруг позеленел. Прикрывая рот рукой, он помчался в туалет. «Ведь ни капли тебя не жаль, – подумал Богдан. – Бывший. Бывших никому не жаль, будь у тебя хоть сто-пятьсот заслуг в прошлом». Он налил себе еще, потом еще стопку. Когда Валерий вернулся, одергивая влажными руками лацканы своего пиджака, Соловей мотал головой и подпевал радио: «l’m lonely! So lonely tonight!» – Этот пиджак мне главный режиссер подарил, – зачем-то сообщил сизоносый. – Чего только не было, а его в чистоте содержу. – Да? – принюхался Богдан. – Чтоб блевать – тоже мастерство нужно, – наставительно сказал Валерий. – Учту. Богдан поискал взглядом официанта, чтобы поторопить его с едой, и увидел, что тот уже спешит к ним, сверкая глазами. – У нас приличное место! Зачем туалет изгадили? – А я говорил: у человека горе, – развел руками Богдан. – Чувства плещут через край. Бархатный пиджак, прикрываясь рукой, быстренько налил себе стопочку и хлопнул. – Мы это даром не оставим! – возмущался официант. – Ежу понятно, – язвительно сказал Богдан. – Хрен с вами, включайте в счет. Хотя я бы вашу самсу, которая сама назад прет, я б ее исследовал! – Да, идите, идите сами туда, исследуйте! Богдан пренебрежительно фыркнул. – Вы! Вы с деньгами любую свинью расцелуете! Даже Пароходова. А вот если человек упал, если у него на счете черная дыра и подметки истерлись, – с горьким пафосом вещал Соловей, – так стоит человеку без копейки блевануть капелюшку… Официант, услышав про «без копейки», оскорбился до крайности. – Вы платить отказываетесь? Коля! – заревел он кому-то в глубине зала. – Коля, звони в полицию! Платить все же пришлось. Без этого дело приняло бы совсем дурной оборот. Но Богдан, бешено торгуясь и угрожая санинспекцией, свел оплату ущерба чистоте к пятистам рублям. Также он оплатил салат и зверски дорогую водку. За злосчастный пирожок и горячее, которого они не увидели, платить отказался принципиально и победил. Отчего из ресторана вышел, гордый собою. За ним преданно трусил бархатный пиджак. В руке он нес забранную у долговязой девицы бутылку водки. – А я забыл про нее, – усмехнулся Богдан. – Как можно! – Правильно. Ночь только началась! – хлопнул он нового товарища по плечу. Да, уже была ночь – ночь на излете августа, холодноватая и беззвездная. Небо вымазали угольной кашей туч. Фонари, освещавшие проспект Мира, по странному капризу горели через один. Богдан захотел непременно распить оставшуюся бутылку на берегу реки и скомандовал «полный вперед». Вперед до реки они шли долго, все же ноги уже заплетались. На подходе к набережной Богдан вспомнил, что нет стаканов. Они отправились к ближайшему круглосуточному магазину (искать не пришлось, бархатный пиджак знал все ночные торговые точки в округе). Там был куплен набор пластиковых стаканчиков и, по просьбе Валерия, полбуханки черного хлеба. – Бери плавленый сырок, – предлагал Богдан. – Это классика! – Нет. Боюсь, организм не примет, – отвечал обжегшийся на самсе Валерий. Деревья на набережной печально шумели листвой. В тенях мерещились изломанные фигуры. Соловей с алкашом сошли с дорожки и сели прямо на траву, лицом к реке. Валерий разлил водку, приговаривая: «У меня глаз-алмаз. Я ноль-семь на девять душ поровну делил». Выпили. Бархатный пиджак стал рассказывать, как он был главным по верхнему софиту. Богдан слушал его слова, как плеск волн. В голове ворочались черные слова: «без копейки», «банкротство», «бывший». Сердце отяжелело. Выпили. Богдан понюхал кусок хлеба, откусил крошку и вздохнул: – А ведь я, дружок, не больше твоего знаю, что я буду делать завтра… Что я, кто я, где я… – Аа! Вот он, шнобзель! – раздался вдруг вопль из темноты и что-то метнулось к ним. Налетели сразу двое. Накинулись прежде всего на бархатный пиджак, но и Богдана заодно саданули ботинком по ребрам, двинули в ухо. Минуту Соловей лежал, опрокинувшись, внимая кружению неба над головой, звукам борьбы, вскрикам сизоносого и возгласам: «Опять ты по моим местам топтался! Будешь знать!» – «А!» – «Будешь знать!» – «А!» – «Как по моей тер-ри-тории шлендать!» Богдан поднялся, покряхтывая, секунду смотрел на двух алкашей, мутузивших его подопечного, а потом ринулся в бой. Он бил наотмашь, вкладывая в удары всю злость, которая клокотала в нем подземно целый день. Н-на! За мой бизнес! За чертовы новости! За паршивое шато! Н-на! Пригодились остатки умений, полученных пятнадцать лет назад на занятиях боксом. И ногой тебя! Н-на! Ешь, сволочь! Злость выхлестывала наружу с победительным ревом. И ему тоже досталось, понятное дело. Но в пылу драки Богдан почти не чувствовал боли. В неверном ночном свете один из алкашей вдруг показался ему на одно лицо с Пароходовым. – Ты? – гаркнул Богдан. – Получай, сука, транш! Но тут второй прыгнул на Богдана сзади, обхватил руки. Первый, воспользовавшись, тут же пнул Соловья в живот, а затем дал в глаз. Богдану пришлось бы худо, но спасением из тьмы вылетел сизоносый и обрушил на голову первого бутылку. Брызнуло в стороны стекло. Нападавший зашатался, обтекая дорогой водкой. Богдан двинул локтем назад и рванулся. Что-то с треском порвалось, но он высвободился. – Р-раздаю целевые авансы! – яростно крикнул он. – Распродажа склада! Ну, кому, соплежуи? Алкаши, тяжело дыша, переглянулись и бросились прочь. Удирали они небыстро, и Богдан было дернул за ними, но тут же сам покачнулся. Бархатный пиджак придержал его за руку. – Пусть бегут. Теперь они меня долго не тронут. Бодрость и злость выходили из Богдана со свистом, как воздух из проколотой шины. Он осел на траву и рассмеялся. Потом они решили, что раз водка пропала, надо купить еще. Кажется, добрели до какой-то лавочки, и Богдан зачем-то купил кагора. Потом он скомандовал: на Гороховую! «На Гороховую, так на Гороховую. Что там?» – «Там мой сын живет. Сынок. Степашка. Эх, Степка! Такой у тебя теперь отец: босой-пропащий. Блудный отец возвращается к сыну! Через года. С оторванной подметкой, чтоб была голая грязная пятка видна, по классике. Я иду! Через года, через развод. Блудный отец! Иду к тебе, Степа! Примешь меня, босого?» |