Онлайн книга «Близкие люди»
Еда. И снова стекло. Мертвец, чья нога упирается в стену, и руки вывернуты, раскинуты крыльями. Мертвые люди страшны, но этот как-то особенно. – Нина, – тихий шепот заставил оглянуться. Тонька. Или… нет? – Помоги, – Антонина пыталась подняться. …тоже не человек. И странно, почему Ниночка прежде не замечала. Слепая… глупая… ведьмы взрослеют вдруг, так говорила тетушка, а Ниночка не понимала. Как это – «вдруг». Теперь же поняла. И зашипела от злости за себя, прежнюю. О чем она только думала? – Сейчас, – у нее вышло подняться на четвереньки. И даже странно, как тварь эта позволила. Хотя… на четвереньках далеко не уйдешь. Но до Антонины Ниночка доползла, хотя и не сразу. По стеклу ползать – то еще удовольствие. Антонина и сама пыталась сесть, но… она сделалась бледна, серовата, словно из пыли и тени создана. Ее сила звенела тонкою струной, и Ниночка видела эту струну, натянутую до предела. – Ты… – Сумеречница, – Антонина приняла протянутую руку. – Полукровка, если не хуже… мало что могу. – Уйти? – Да, но… нет. Ниночка кивнула. Сама бы она ушла, будь у нее такая возможность, но если Антонине хочется остаться, тогда… – Кровь, – сумеречница оскалилась. Зубы у нее были одинаково мелкие острые. – Поделись. Мне… немного… Ниночка молча протянула руку, сама себе удивляясь. И верно, ведьмы взрослеют вдруг. Та, прошлая, она ни за что не рискнула бы делиться кровью. А сейчас лишь глядела, как тонкий длинный язык сумеречницы скользит, подбирая с кожи и капли крови, и стекло. А раны немели. И пускай себе. Зато не больно. Сумеречница же наливалась цветом, становилась будто бы плотнее. – Наши… – Калерия там… жива. Слышу, – говорила она коротко, и голос стал низким, свистящим. – Сердце слышу. Эвелина… тоже. Сестры… нужные ему. Люди. – Ритуал, – согласилась Ниночка, сама удивляясь собственному спокойствию. – Хотя, конечно, лучше бы одаренные… – Сила есть. Мало. Разлучница, – Антонина указала на Владимиру, которая лежала, скрутившись клубком, зажав ладонями уши. – И Плакальщица. Виктория была в сознании. Она сидела в углу, рядом с плитою, прислонившись к ней спиной, обняв себя за колени. Нарядное платье покрылось пятнами, то ли крови, то ли свеклы. Волосы растрепались. Лицо стало бело. И на нем, белом, темными провалами гляделись глаза. Из приоткрытого рта доносился звук. И Ниночка опять удивилась, как не слышала его прежде, тонкий, нервный. Этот звук проникал в нее, в само тело, порождая какой-то совершенно непередаваемый ужас. – Я… не знала. – Никто… не знал, – сумеречница покачнулась. – Проклятье… выпил, скот этакий… тех, кто без дара убил. Не нужны. Лишнее. Ниночка кивнула. Верно. Если есть одаренные… матушка говорила, что ведьм потому и метят, чтобы… путалось в голове. …козлятушки, ребятушки, отопритеся, отомкнитеся… – Это все он, с-скотина, – прошипела сумеречница. – Помоги… добраться… Эвелинку надо разбудить. – Надо ли. Ниночка помнила голос птицы-гамаюн, которая теперь лежала тихо, будто вовсе неживая. А если она снова… закричит? В доме окон не останется. И голова Ниночкина этого крика точно не выдержит. А окон и так не осталось. Холодно. И стекла много. Могла бы сразу догадаться, потому что от одних тарелок столько не насыплет. А из оконного проема тянет ледяным ветром. Если выживет, точно заболеет. – Надо. Сами не справимся. Разочаровывать сумеречницу не хотелось, они и без того не справятся, слишком сильна была тварь. Да и… где те, кто должен был бы поймать ее? – Он давно готовился… он и старуха, – Ниночка добралась до Эвелины и похлопала ту по щекам. Прижала пальцы к шее, убеждаясь, что сердце стучит. А вот по голове ей крепко приложили, кровь течет. – Давно… и тетушка… она к старухе захаживала. А зачем – не говорила. Я и не спрашивала. Молодая была. Глупая. Ведьмы взрослеют вдруг. И ставши взрослыми, понимают, что не бывает вот так просто, случайных визитов, чаепитий, которые проходили в тягостном молчании, и Ниночка на них чувствовала себя не менее чужой, нежели дива. Не бывает, чтобы старая сильная ведьма умирала в одиночестве. Чтобы… – Они… вместе… – Старуха видела, – согласилась сумеречница, перевернув Владимиру, которая казалась спящею. – Вставай… она видела и сложила все так, что у нас есть шанс. Должен быть. Что ж, если ей хочется верить, то… Птица-гамаюн раскрыла глаза вдруг и сделала глубокий вдох, но заговорить ей Ниночка не позволила, зажала рот рукой. – Тихо. Жив твой генерал… правда, как надолго – не знаю. Сказала убежденно, и ей поверили. Двуипостасные сходят с ума. Все сходят с ума, если подумать. Но двуипостасные куда чаще, чем люди. Нестабильность физической формы естественным образом переходит… – Привет, – хрипло произнес Свят, раздумывая, хватит ли куцых его силенок, чтобы взять тварь под контроль. – Это я, твой сосед. Знаешь, не сочти, конечно, за придирку, но человеком ты мне нравился куда больше. Верхняя губа дернулась, обнажая клыки. А еще двуипостасные частенько подвержены такой беде, как бешенство, что обыкновенное, которое цепляют на охоте, ибо не так уж редко оно, что магическое. Последнее нельзя в полной мере назвать бешенством, ибо происходит оно от резких колебаний внешнего фона, когда резкое падение его уровня приводит к оттоку энергии, что фактически раздирает тонкое поле и дестабилизирует двуипостасного. Смена формы происходит инстинктивно. – Не то чтобы я вовсе возражал против такого соседства. Бешенство туманит разум. Бешенство пробуждает те самые, почти забытые, первозданные инстинкты, которые превращают разумное существо в тварь. А блокиратора у Свята нет. И ничего-то нет. Он вытирает вспотевшие вдруг руки о штаны. А тварь… тварь не спешит бросаться. Она просто стоит. Смотрит. И… если осторожно… …двуипостасные чувствительны. И к ментальному воздействию особенно. Неподатливы. Звериный разум имеет свои преимущества, но если… …прямое воздействие не годится, а вот понизить уровень агрессии можно. Попытаться. |