Онлайн книга «Дочь короля»
|
– Я обещал не зажаривать ее для сегодняшнего пира. Если я не обрету бессмертия, вкусив плоти русалки, то пусть благодаря русалочьим сокровищам бессмертие обретет Франция. Шерзад скатилась по деревянным ступенькам и рухнула в фонтан Аполлона. Оцепеневшая, убаюканная своим собственным скорбным плачем, она встрепенулась, обрушившись в зловонную воду, и забилась в сети, извиваясь всем телом. Как только сеть чуть-чуть размоталась в воде, немного ослабив хватку на ее теле, она в ярости ударила когтями по стропам, перерезая их словно ножом. Ячеистая сеть опала на дно, уносимая слабым течением, и повлеклась к водостоку, растягиваясь и сжимаясь, как осьминог. Измученная, изголодавшаяся, избитая, исцарапанная, сильным ударом раздвоенного хвоста она взмыла над водой и рухнула вниз, подняв фонтан брызг. Дверь клетки с лязгом затворилась, замок закрылся. Опустился полог шатра. Оставшись в одиночестве, она принялась яростно скрести когтями по стенкам бассейна, а потом вцепилась в решетку над водостоком и трясла до тех пор, пока в кровь не стерла руки. Ей не удалось найти путь к бегству. Мушкетеры увели Люсьена и Ива, запретив Мари-Жозеф перемолвиться с ними словом. Двое стражников проводили Мари-Жозеф в покои мадам. Мадам стояла в гардеробной, вытянув перед собой руки. Фрейлины затягивали на ней корсет. Мадемуазель уже успела облачиться в восхитительный серовато-бежевый атласный роброн, усеянный топазами. Халида как раз завершала украшение ее высокого, в оборках и лентах фонтанжа. Едва увидев Мари-Жозеф, Халида уронила ленты, бросилась к ней и молча ее обняла. Следом за нею кинулась Лотта. Мари-Жозеф приникла к сестре и к подруге. Георгинчик Старший потрусил к ней, пыхтя, а за Георгинчиком Старшим, тявкая, потянулся и Младший. Они принялись обнюхивать подол ее нижней юбки и, почуяв Шерзад, истерически залаяли. – Тише! – прикрикнула Лотта и отогнала болонок. С помощью камеристок мадам невозмутимо облачилась в роскошное платье золотой парчи, словно не замечая присутствия мушкетеров. – Можете идти, – наконец велела она им. – Но, мадам… – Делайте, как я сказала. Они переглянулись и, пятясь, удалились из уборной. Несомненно, они остались дожидаться Мари-Жозеф в вестибюле, ведь даже повелительный тон и самоуверенность мадам не могли отменить королевские приказания. Мадам прижалась щекой к щеке Мари-Жозеф: – Ах, душенька, ваша судьба достойна трагической баллады. Король разгневан и требует, чтобы вы непременно присутствовали на пиру. – Мадам, что же мне делать? – Девочка моя, все, что мы можем, – это повиноваться его величеству. Мари-Жозеф помогла Халиде причесать мадам, держа наготове шпильки и те немногие цепочки, подвески и кружевца, которыми мадам согласилась украсить волосы. Мари-Жозеф не могла забыться за повседневными заботами. Руки у нее дрожали. Другие фрейлины перешептывались, осуждая ее неповиновение, ее испачканное, измятое платье и растрепавшуюся прическу. «Шерзад жива, – думала Мари-Жозеф, – пока жива…» Однако она знала, что в бассейне фонтана ее подруге долго не продержаться. Мадам протянула руку. Мари-Жозеф застегнула у нее на запястье бриллиантовый браслет, подарок короля. Грани алмазов ослепительно засверкали в сиянии ее слез. – А сейчас, – сказала мадам, – мы должны что-то с вами сделать. Она строго оглядела Мари-Жозеф: – Вы же не можете присутствовать на пиру у его величества в грязном платье! – Не дразните ее, мама! – вступилась Лотта. Она подвела Мари-Жозеф к шкафу и распахнула дверцы. Перед Мари-Жозеф предстал самый прекрасный роброн, который ей доводилось видеть: переливчатого серебряного атласа, отделанный серебряным кружевом, с корсажем, усеянным лунным камнем. – Мадемуазель, я не могу… – Его прислал месье де Кретьен. Он покорно просил вас принять подарок. «Я погубила его, – пронеслось в сознании Мари-Жозеф, – а он по-прежнему благожелателен и любезен ко мне». Лотта обняла ее, поцеловала, дружески крепко сжала ее ладони в своих и оставила наедине с Халидой. Лотта, мадам и их свита удалились, шурша юбками, влача за собой шлейф изысканных ароматов и громко перешептываясь. Халида незаметно передала Мари-Жозеф записку. Развернув ее, Мари-Жозеф ахнула: она узнала почерк Люсьена. «Скоро увидимся. Люблю. Л.». – Не плачьте, мадемуазель Мари, – принялась увещевать ее Халида, – у вас и так покраснели глаза. Сядьте-ка, сейчас я расчешу ваши колтуны. – Мадемуазель Халида, я должна послать ответ. Можно ли рискнуть? – Может быть, я как-нибудь и ухитрюсь, – предположила Халида. – У графа Люсьена много агентов. «Люблю, – написала Мари-Жозеф. – Люблю беспредельно, безгранично». Халида прошептала что-то мальчику-пажу и отослала его с запиской, а потом стала с великим тщанием облачать Мари-Жозеф в «лунный» роброн. В зеркале отразился прелестный призрак в серебристо-серой мерцающей дымке. – Вы в полной мере это заслужили, – с удовлетворением отметила Халида. Мари-Жозеф спрятала за декольте записку Люсьена. – Сестра, – спросила Халида, – вы позволите мне причесать вас как подобает? Выбрав один из фонтанжей мадемуазель, она показала его Мари-Жозеф. Та попыталась было сохранить серьезный вид, но, вообразив, как на весь вечер на голове у нее воздвигнется массивное сооружение из проволоки, лент и кружев, не выдержала и расхохоталась. – Вам не нравятся фасоны, которые я придумала? – сурово осведомилась Халида. – Простите! – Мари-Жозеф прижала руки ко рту, стараясь унять смех. – Мадемуазель Халида, я не хотела… Тут Халида сама расхохоталась, вспомнив нелепые башни, ее стараниями колыхавшиеся на головах модных дам, и отложила фонтанж, убрав волосы Мари-Жозеф совсем просто. – Но вы должны надеть вот это. Халида вплела в локоны Мари-Жозеф нитку жемчуга. – Ваше ожерелье! – Мне придется попросить вас его вернуть, – призналась Халида. – Им я оплачу свой переезд домой в Турцию. В действительности любой подарок, полученный от Марии Моденской, был сделан на деньги его величества. Поэтому Мари-Жозеф несколько утешала мысль, что если его величество и не отпустит на волю Шерзад, то, по крайней мере, внесет свою лепту в освобождение Халиды. Послеполуденное солнце било в окна Зеркальной галереи, отражаясь во множестве ослепительно блестящих зеркал. Хрустальные канделябры окружало радужное сияние. На каждой стене сверкала королевская эмблема – золотой солнечный диск. Боги и герои веселились и вели войны на живописных плафонах. |