Они обвенчались через неделю, так как подтверждающая и благословляющая телеграмма пришла моментально — 26 мая. Они прожили нежно и дружно до конца. До 1953 года. И лежат в вечном покое рядом…
Тогда же пришлось преодолеть и горечь недоверия.
В начале июня 1915 г. в Бухарест прибыл с проверкой деятельности Щеглова и его состояния капитан 2-го ранга И.А. Бок. Итогом был желчный отчет, до предела насыщенный ядом и скептицизмом в отношении возможности дальнейшего использования Щеглова на службе. Я не буду приводить даже фрагменты из этого документа. Лишь несколько пассажей: “я нашел Щеглова напуганным болезнью и плохо побритым (!). Он очень слаб и быстро утомляется… Говорит сухо и кратко…” И еще три страницы текста в том же духе.
Впрочем, Боку пришлось признать, что это была их единственная беседа. При том “виделись мы с 12 часов ночи до 2 часов ночи; после чего Щеглов ушел ловить контрабанду и вернулся только через сутки…”
“О себе и своей молодой жене не распространялся, но сообщил мне новые данные, что Австрия сделала ультиматум, и дал сведения о торговле оружием через румынскую границу”.
Какова недостаточность сердечной деятельности у напуганного агента! Сутки напролет “в деле”, а проверяющему, видимо, хотелось еще чего-то, помимо оперативных данных.
* * *
Я уже закончил работу над бумагами Щеглова, работал над другой темой, как неожиданно, среди документов Морского ведомства, совершенно не относящихся к разведке, нашел личное письмо Начальника Генерального Морского Штаба от 18 марта 1916 г., в котором А.И. Русин, человек прямой и честный, среди прочего заметил старому товарищу, что никак не может поддержать ходатайство о назначении Бока на место Щеглова в Бухарест. По причинам, “которые после известной ревизии Бока к Щеглову делают его дальнейшую службу в Штабе вовсе невозможной по моральным соображениям".
Вот так-то, фискал!
Все же в июне 1915 г. командование перевело Щеглова в Стокгольм, подальше от возможных повторений покушения на него. Бухарест они покинули вместе с Джесси. И более не расставились до конца, до 1953 года.
Таков, уважаемый читатель, был А.Н. Щеглов, бумаги, донесения, материалы которого пройдут через все страницы книги, которую Вы держите в руках.
С “противоположной”, турецкой стороны тоже действовали люди чрезвычайно достойные. Их позиция вызывает большое уважение.
2. Они так не хотели воевать
Они были дружны со времен учебы в Стамбульском военном училище — Ниязи Фахретдин-бей и Хюсейн Хильми-паша. Вместе служили в частях, дислоцированных в Европейской Турции, в Македонии, и с гордостью носили уважительное прозвище — “фракийские львы”, поскольку были среди первых участников младотурецкой революционной организации “Единение и Прогресс”. Активно участвовали в революции 1908 г., затем входили в руководящий комитет младотурецкой партии. В 1912–1913 гг. оба получили высокие назначения. Старший по возрасту и по званию Хюсейн Хильми отправился послом в Вену. Ниязи Фахретдин оказался хозяином уютного посольского особняка в Петербурге. Друзья поддерживали переписку, видимо, достаточно оживленную. До нас дошло далеко не все: черновики писем аккуратиста Ниязи Фахретдина в Вену и некоторые письма его корреспондента. Они, письма, содержали массу личного, но, как увидим, и многое такое, что в свое время привлекло к переписке внимание подтянутых молодых людей из 2-го, Черноморского отделения Морского Генерального Штаба России. Искусством знать, что вышло из-под пера интересовавшего их объекта, эти люди владели безупречно. Когда я добрался до их переписки, хранящейся в Архиве Военно-Морского флота, что в нынешнем Санкт-Петербурге, мне попались в руки и копии писем, и переводы, деликатно приложенные к информации о событиях в Турции, в Восточной Европе.
Переписка “прошла” по Морскому ведомству России еще и потому, что обратить внимание на нее рекомендовал в одном из своих донесений в 1913 г. военно-морской атташе (или как тогда говорили — “агент”, что было истиной) в Турции А. Н. Щеглов.
Перед отъездом из Петербурга Ниязи Фахретдин-бей вечером 8 сентября 1914 г. просматривал и уничтожал последние бумаги, в том числе и переписку с другом и коллегой в Вене. Но! Не все сгорело. Возможно, тяга в камине была слишком слабой, тогда в Петербурге долго стояли прозрачные теплые дни. Прислуга в турецком посольстве, та, что низшего ранга — дворники, истопники, посудомойки, — как водится, нанималась на месте, в данном случае в Питере. Не берусь сказать точно, но не исключено, что за кое-какие полуобгорелые листочки с характерной вязью арабских букв усердная русская прислуга при турецком после получила “катеньку”, да не одну. А скукоженные бумажки попадали в умелые бережные руки, те же самые, что аккуратно и ласково “приголубили” не одно послание Фахретдин-бея. Так и осели бумаги в Петербурге.
Раскроем те из писем турецких послов, в которых они обменивались мнениями о расстановке сил на Балканах и Ближнем Востоке в канун и в начальный, т. е. до вступления Турции в военные действия, период войны 1914–1918 гг. Замечу, что в данной книге все материалы или цитируются, Или излагаются с предельным приближением к оригиналу.
Прежде всего обращает на себя внимание один факт: кажущийся ныне общепринятым термин “османская армия” отражал не более, чем 70 %-й уровень этнических турок в армии. И только в начале войне! Целые дивизии были “османскими”, т. е. они комплектовались из арабов, курдов, исламизированной части населения Европейской Турции, наконец, балканских турок. Причем подавляющая масса этих турок воспринимала армию как отчужденно “османскую”, а родиной считала не Малую Азию, а Балканы. Офицеры этих частей также были балканцами по рождению, связанными с Европейской Турцией имущественно — дома, земли, другая недвижимость. И, что еще важнее, — особенностями балканского менталитета. В понимании этих людей, а к ним относились и наши герои, сохранение за Османской империей Европейской Турции были равносильно сохранению самой империи. И наоборот.
Другое обстоятельство — это теснейшие связи политико-экономического и социокультурного характера Европейской Турции с Австро-Венгрией (на протяжении столетий) и с Германией (последние тридцать лет XIX века). Причем связи эти были более тесными, чем с турецкой метрополией — Малой Азией. Соответственно формировался типаж офицера-балканца из турок или из местных мусульман, определялись их политические пристрастия. Достаточно сказать, что в 1914 г. практически все османские офицеры-балканцы от майора и выше прошли обучение или стажировку в Германии или в Австро-Венгрии.
Опытный войсковой командир, с опытом Балканских войн и тонкий дипломат по характеру, Хюсейн Хильми-паша одним из первых понял, что своего рода местничество в среде мусульман-балканцев, их слишком большая, как он считал, заинтересованность в судьбе своих христианских земляков в Европейской Турции могут иметь нежелательные последствия для османского центра. Мусульманско-христианские Балканы, как он полагал, могут стать для этих людей более притягательной и реальной перспективой, чем Великий Туран — прародина тюрок, воспевавшаяся младотурками. Отсюда следовал его совет-рекомендация другу и коллеге в Петербурге подумать, как обеспечить наиболее действенным способом “азиатизацию” политики Стамбула. Примечательно, что полковник Демирхан Пертев, служивший одно время адъютантом известного германского “реформатора турецкой армии” К. фон дер Гольца, писал, что Берлин в 1913–1914 гг. настойчиво рекомендовал Стамбулу нацелить прогермански настроенных офицеров (и, вероятно, посла Хильми-пашу) ориентироваться не на Балканы, а на Арабский Восток, на Среднюю Азию и Кавказ и начать организацию там опорных баз, разумеется нелегальных.
