Онлайн книга «Покровские ворота (сборник)»
|
Бенкендорф . Ни в коем случае не ручайтесь. Голова ваша слишком всем дорога. К вам он разве не черств? К наставнику, к другу? В какое положение он вас ставит? Да я и сам был ему другом, не видеть этого он не мог. Можете поверить, Василий Андреевич, я существенно облегчал ему жизнь. И что же я получаю в ответ? Не жду ни чувства, ни теплоты, но, кажется, мог бы вполне рассчитывать на естественную благодарность порядочного человека. Но нет – одна злобность и недоброжелательство. Вспомните хоть историю с «Анчаром», где царь у него в роли убийцы… Жуковский . Граф, то восточная легенда, восточный царь, там все невинно. Бенкендорф . Полно, там было иносказание. А если и нет, зачем давать к нему повод? Я был обязан ему указать. И благонамеренный человек был бы только мне благодарен. А он по всем гостиным кричал, что после нашего разговора его вырвало желчью. Что? Каково? Жуковский . Граф, у Пушкина много врагов. Бенкендорф . Нашел чем хвастать – вырвало желчью. Коли печень плоха, не пиши намеков. Жуковский . Прошу вас, не слушайте переносчиков. Они с три короба наговорят. Бенкендорф . Пусть тут было преувеличенье. Такова натура, Василий Андреич. Гордыня, развязность, непонимание своего места. Вы знаете, что он выкинул, когда после мятежа его с фельдъегерем привезли к государю? Во время беседы сел на стол. Жуковский . Государь мне рассказывал. Он забылся. Бенкендорф . Мы бы с вами так не забылись. Натура, Василий Андреич, натура. Одно слово – mauvais garnement. Жуковский . Александр Христофорович, я с вами согласен, эти письма недопустимы. Он напишет снова, я беру это на себя. Бенкендорф . Мой друг, боюсь, что вы в заблуждении. Жуковский . Поверьте мне, Александр Христофорович, в этой глупейшей истории с отставкой второго смысла нет – одна житейская сторона. Расстроенные денежные обстоятельства и необходимость привести в порядок дела. Бенкендорф . Полно, Василий Андреич, вы слишком добры. Все знают, вы святой человек, вы ангел. Привести в порядок дела вполне можно и в Петербурге. Пусть живет по средствам. Только и всего. Во всем – шум, фейерверк и нет основательности. А главное – сколько ж его опекать? Человек этот неуправляем. Жуковский . Граф, вы были ему истинным другом. Прошу вас, останьтесь таким и впредь. Бенкендорф . Устал, Василий Андреич, устал. Грустно, но мы пожилые люди. Но дело, в конце концов, не во мне. Подумайте, сколько забот у монарха. На плечах у него лежит весь мир. И на что ж должен тратить он силы и время? На Пушкина? Воля ваша, Василий Андреевич, но согласитесь, есть нечто странное в том, что вот уж пятнадцать лет империя должна заниматься одним своим подданным. Жуковский . Граф, но монаршая справедливость… Бенкендорф . Справедливость государя, Василий Андреич, известна всем. Вы знаете ль, что за оплошность в верховой езде… Жуковский (устало) . Да, да, наследник был отправлен на гауптвахту… (Горячо.) Граф, вы правы, все это так, не могу возразить ни единым словом, но подумайте: столько лет жить под тяжестью подозрений, возбужденных неосмотрительной юностью! Граф, ведь он уж давно возмужал, он отец семейства, его мысли созрели – либерализм он отрицает, нерушимость России для него священна. Неужели настоящее не перевесит былого? Бенкендорф . Дело не только в его прошлом. Прошу прощенья, Василий Андреич, вы, верно, худо меня слушали. Жуковский (живо) . Граф, я слушал со всем вниманием. Я вполне понимаю вашу досаду и признаю ее справедливой. И все же: призовите свой опыт и знание людей, хоть на миг взгляните глазами Пушкина. Вы легко поймете поступки, которые кажутся необъяснимыми. Государь стал его цензором, это и благо и великая честь, но нельзя же представлять на суд столь высокий всякую мелочь. Между тем, не представляя, он уже виноват. Бенкендорф . Василий Андреевич, порядок есть порядок. Жуковский . Далее, граф. Поэту трудно себе отказать в радости прочесть друзьям своим только что созданное, еще хранящее неостывший жар. Меж тем, читая, он вновь виноват. Бенкендорф . Так, но иные мелочи, как вы изволили выразиться, гораздо разумнее держать при себе. Хороши мелочи, где он прямо глумится… Жуковский (с неожиданной горячностью) . Согласен, согласен, – суетность, недостойная его дара. Но согласитесь и вы, граф, острота ума не есть государственное преступление, подчас эпиграмма – единственная защита поэта, в особенности если он преследуем клеветой… Бенкендорф (встает, сухо) . Василий Андреевич, мы с вами далеко заходим. Мы увлеклись и отвлеклись. Жуковский . Граф, где сила, там и великодушие. Бенкендорф . Буду ждать его нового письма. Пусть напишет, как русский дворянин, открыто, прямо. Пусть покажет, что в нем осталась хоть капля сердца. Это прежде всего в его интересах. (Уходит.) 11 6 июля 1834 года. У Пушкина. Жуковский . Слов нет, сил нет, отчаянье берет, да и злоба. Ты уморить меня решил. Я старый человек, а скачу к тебе, как рейтар. Пушкин (сдержанно, почти бесстрастно) . Зачем же было себя изнурять? Ведь я написал тебе, что согласен. И что сажусь за новое письмо. Жуковский . Эту песню я уже слышал. Сесть – сядешь, а что сотворишь? Ты уж два раза писал графу и только совсем запутал дело. Довольно. Будешь писать при мне. Пока не прочту, с места не двинусь. Пушкин . Пожалуй, сиди. Что ж я должен писать? Что, как католик, лежу в пыли и целую папскую туфлю? Жуковский . У тебя есть что писать, есть! Ты огорчил царя, а он любил тебя и от всей души хотел добра. Ему больно тебя оттолкнуть, больно. Так что ж тут чиниться? Пиши ему, а не графу. Пиши, как сын отцу. Отец и поймет и простит. Граф – добрый человек, да служака, и у него свои обязанности. Сейчас тебе посредника не надо. Пусть сердце обращается к сердцу. Пушкин . Был недавно я на представлении. Некто господин Ваттемар говорил чревом. Бог ты мой бог! Какими способами не добывают хлеба насущного! Кто – животом, кто – носом, кто – спиной. Жуковский . Все перемелется – будет мукá. Помни о главном: твои стихи важней, чем всякая оппозиция. Даже мятежники это поняли. Бог им судья, но тебя они сберегли. Пушкин . Кто знает? Никто ничего не знает. Жуковский . О чем ты, право? Ну что тут знать? Пушкин . Кто знает – сберегли или нет? Кто знает, кто для жизни важней: кто действует или кто созерцает? Жуковский . По мне, слава первых всегда на крови, а слава вторых рождена их мыслью. |