Книга Покровские ворота (сборник), страница 74 – Леонид Зорин

Пушкин. Нет, отче, ответ не так прост, не так прост. Скажи, когда нравственней человек: когда он возвыситься хочет над временем или когда ему принадлежит? Ежели весь он отдан веку, то он отдан и во власть его страстей, его торжищ. Но ежели он над ним воспарит, он не только олимпиец, он и беглец. Справедливо это? Ведь он не труслив, он мудр! В чем же мудрость? Верно, недаром люди втайне ее терпеть не могут.

Жуковский . Ах, Александр, мудрость и ты – две вещи несовместные. Но прояви ее хоть однажды. Тем более когда ее диктует благодарность.

Пушкин . Только и слышу со всех углов! Можешь ты объяснить мне толком? За что я должен благодарить?

Жуковский . Охотно. Часто тебе отказывали в деньгах? А ведь ты просил их не раз и не два.

Пушкин . Твоя правда.

Жуковский . Тебя допустили к историческим занятиям? Ты и сам об этом мечтал, а тебе еще положили жалованье. Этого места домогались многие.

Пушкин . Ты прав.

Жуковский . Тебе простили твои писанья? Ты знаешь, о чем я говорю.

Пушкин . Простили.

Жуковский . Простил тебе государь тот день, когда ты ему объявил в лицо, что, будь ты в столице, был бы врагом его?

Пушкин . Простил и тот день.

Жуковский . Что ж тебе не ясно?

Пушкин . Решительно все. Как я жил, как писал. Куда плыл все годы, куда пристал. Все смутно, все сейчас точно смешалось. Ясно же лишь одно, лишь одно. Тот день, который ты мне помянул, тот день и был вершиною жизни. Я с царем говорил как равный. После того я стал холоп.

Жуковский . Бог с тобой, Александр.

Пушкин . Холоп, холоп.

Жуковский . Ты не в себе, вот еще беда!

Пушкин . Ничуть. Холопом быть – не беда. Не быть им – вот беда, вот несчастье!

Жуковский . Не смей унижать себя!

Пушкин . Разве ж не так? Разве по праздникам я не в ливрее? Не в шутовском колпаке? Кто ж я?

Жуковский . Ты – Пушкин. Пуш-кин. Гений России.

Пушкин . Гений? Нет. Гений горд. Независим. Гений не берет у монарха взяток. Он знает, даром не благодетельствуют. Тешишь тщеславье – плати покоем. Берешь покровительство – отдай достоинство. Пиши письмо. Одно. Другое. А там и третье. Да что ж за пытка?! А хоть и так! Заслужил – терпи. (Хватает со стола куклу.) Что, проклятая обезьяна? На тебе, на! Знай свое место!

Жуковский . Господи, он сошел с ума! Где лед, где вода!

Пушкин (обессиленно) . Не надо. Не надо. Прости. Я все сейчас напишу.

Жуковский (тихо) . Государю?

Пушкин . Нет. Графу. (С усмешкой.) Человек я служивый – значит, мне и писать по начальству. Да не гляди на меня с тоской. Не волнуйся. На этот раз – будешь доволен.

12

10 августа 1834 года.

Ресторация Дюмэ. Пушкин, Вяземский и Соболевский обедают за общим столом. В конце стола – кавалергард и господин с удивленным лицом.

Пушкин . Однако ж как Соболевский прекрасен. Взгляните, какая томность в движеньях, какая нега в глазах.

Соболевский . Как у одалиски.

Пушкин . Как важен, как исполнен достоинства. Да что с тобой? Уж не кокю ли ты?

Соболевский . По-твоему, только одни рога придают человеку значительность? Я хорош собою – вот и весь сказ.

Вяземский . Мало что хорош, еще и респектабелен. Благонамеренный господин.

Соболевский . Намеренье всегда благое, да исполнение плохое. Что вы ликуете, черт вас возьми? Велика важность – новое платье.

Пушкин . Что платье, что под платьем, всем взял.

Соболевский . Вот в прошлом годе был я на славу – все старые девки пялили на меня лорнеты.

Вяземский . Истинно так, золотые усы, золотой подбородок.

Соболевский . И подбородок был хоть куда. Пушкин от зависти стал усы отращивать.

Пушкин . Милорд, усы – великое дело. Выйдешь на улицу – дядюшкой зовут. (Разливает вино.) Будь счастлив, и да будут боги благосклонны к чреслам твоим.

Соболевский . Пусть встреча так же будет весела. Завтра, князь?

Вяземский . Неотвратимо.

Соболевский . В час добрый. Дочь вернется здоровой, сам будешь весь до костей продут европейскими сквозняками, станешь свеж, как морская волна. Вот и я копаюсь-копаюсь, а как в один день соберусь, только вы меня и видали.

Пушкин . Значит, и ты меня покинешь?

Соболевский . Что делать? Еще ненароком протухнешь. Ibi bene ibi patria.

Пушкин . Если бы так!

Кавалергард (продолжает рассказ) . Присутствие матери было некстати, и все-таки я решил рискнуть.

Господин с удивленным лицом . Да как же – при матери? Не понимаю…

Кавалергард еще более понижает голос.

Пушкин . С Богом, Сергей. Жизнь всех нас разбросит, смерть опять соберет.

Вяземский . Аминь.

Соболевский . Аминь.

Пьют.

Пушкин . Одно утешенье – не разгуляетесь. Слава господу, вышел апрельский указ.

Вяземский . Ты прав. Однако же милостив Бог. На Руси есть спасенье от дурных приказов.

Соболевский . Какое ж?

Вяземский . Дурное их исполнение.

Пушкин . Образцовая безнадежность.

Вяземский . Напротив, единственная надежда. Кланяйся от меня Сивилле.

Пушкин . Боюсь, что отъезд укрепит твои шансы. Давно известно, разлука сближает.

Вяземский . Не бойся, сближает один вальс. А тут моя хромота помехой. Скажи ей, что я уже тоскую. Впрочем, о ком же еще тосковать?

Пушкин . О Петербурге.

Вяземский . Увы, мой друг. Ум любит простор, а не ранжир.

Пушкин . Ты веришь, что там насладишься простором?

Вяземский . Не знаю. Да где же его искать? От финских хладных скал до пламенной Колхиды? Так это пространство, а не простор.

Пушкин . Я вижу, ты те стихи крепко запомнил.

Вяземский . Помилуй, не ты ли от этих скал чуть не к туркам хотел бежать?

Пушкин . Хотел. А я и в Китай хотел. Отец Акинф Бичурин ехал с миссией, звал с собой. Я написал Нессельроду прошенье, да он, разумеется, отказал.