Книга Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2, страница 117 – Николай Дубровин

Обративши внимание на бывшего в толпе зрителей сотника астраханского войска Василия Горского и узнав, что он был депутатом в комиссии о сочинении уложения, Творогов подошел к нему, взял за руку и отвел в сторону.

– Знаете ли вы по-немецки? – спросил Творогов.

– Нет, не знаю, – отвечал Горский.

– Как-де вам не знать, вы часто бывали в Москве и Петербурге.

– Мы хотя и бывали в Петербурге, только не в таких упражняемся науках, а в порученном нам деле в «уложенной комиссии», да и на то смыслу у нас недостает.

– Ну, хотя серебряное мастерство не знаете ли?

– Нет, – отвечал Горский, смеясь, – где нам этому учиться; родители обучили нас с нуждой и российской грамоте, а приучали больше к службе, чтобы уметь хорошо владеть конем и ружьем.

Горский просил представить его Пугачеву и выразил желание служить ему.

Творогов отправился в палатку самозванца и, выйдя оттуда, позвал Горского к Пугачеву. Сняв пистолет, бывший за поясом, Горский положил его у стоявшей тут коляски и спросил, снять ли ему шапку или пет. Творогов приказал снять. Горский с открытой головой вошел в палатку, поклонился и по данному знаку стал на колени. На кошме сидел самозванец, а перед ним была разостлана скатерть, на которой стояли тарелки, разная рыба, икра, арбузы и куски калачей. Возле Пугачева сидел очень молодой человек, а вокруг скатерти на земле человек десять приближенных самозванца.

– Здравствуй, мой друг, ты кому присягал? – спросил Пугачев.

– Всемилостивейшей государыне, в вечном блаженстве достойные памяти императрице Елисавете Петровне.

Не успел он выговорить слово «государыне», как сидевшие тут казаки взглянули на него быстро, а по окончании речи потупили глаза.

– Давно ли ты в службе?

– С 1748 года.

– После государыни Елисаветы Петровны кому ты еще присягал?

– Государю императору Петру III.

– А потом кому?

– Когда было обнародовано указами, что император Петр III скончался и воцарилась государыня Екатерина Алексеевна, мы ей присягали и наследнику Павлу Петровичу.

– Давно ли ты, мой друг, из Москвы?

– Месяца с три и больше.

– Что там про меня говорят?

– Говорят, сударь, что под Оренбургом и в тех местах воюет Пугачев.

Самозванец засмеялся и указал на сидевшего подле себя молодого человека, потрепав его по плечу.

– Вот сын Пугачева, Трофим Емельянович, после него остался, – сказал он, – а самого Пугачева нет уже в живых.

Помолчавши немного, а потом, колотя себя в грудь, Пугачев громко произнес: «Вот, друг мой, Петр III император». При этом сидевшие вокруг скатерти казаки преклонили свои головы к коленям, «на что смотря, – говорил Горский, – я упал ниц и лежал перед ним».

– Встаньте, други мои, встаньте, – говорил самозванец казакам, – а ты знал государя Петра III? – спросил он, обращаясь к Горскому.

– Знал, – отвечал спрошенный.

Самозванец приказал поднести всем по чарке водки, а сам стал рассказывать свои мнимые похождения.

– Я украден генералом Масловым, – говорил он, – и в три дня в Киеве стал. В столь короткое время я загнал восемнадцать лошадей и заплатил за каждую по десять или по сто империалов – точно не упомню, только великую сумму.

– Смотри-ка, пожалуй, – шептались вполголоса находившиеся в палатке казаки, – по тысяче рублей давал за лошадь!

– Если Бог велит, – продолжал Пугачев, – в тех местах [Петербурге] еще быть, то я так сделаю, чтобы они [дворяне] в роды родов помнили. Эх! Пошаталась моя головушка, и пришел я на Яик, да вот в доме Творогова был. Вот это честный человек, а брат у него плут, не узнал своего государя и если он мне попадется, то даром что его брат у меня – повешу.

– Далеко ли до Царицына? – спросил самозванец.

– Бог-де знает, сударь, – отвечал казак Попов, – мы давно уже там не бывали, только от Дубовки считается пятьдесят три версты.

– Скажите, господа, – спрашивал Пугачев, обращаясь к Горскому, – как Царицын крепок?

– Я такого сильного треугольника и не видывал, – отвечал Горский.

– А почему он треугольником?

– Потому, сударь, что изнутри России и сухим путем по Волге подле линии стал угол; другой – из-за линии с Кубанской и горской азиатских сторон стал угол же; а третий что водяной коммуникацией ниоткуда подъехать к нему не можно.

– Э, мой друг, – заметил Пугачев, – царь Иван Васильевич под Казанью семь лет стоял, а у меня в три часа она пеплом покрылась. Да, впрочем, что нам в Царицыне делать, пройдем его и пойдем на Дон, а с Дона пройдем мы в Москву – по гладкому месту и приду я так, как глава к главе и тогда все-то к главе моей приклонятся. Божественные книги указывают, что я на престол взойду.

Обстоятельства сложились, однако же, так, что миновать Царицына было невозможно: донские казаки не выказывали никакой податливости принять сторону мятежников, и полковник Манков окружил своими пикетами всю толпу самозванца. По словам капитана Свербеева, полковник Манков «с малым числом своих казаков блокировал кругом злодея, примыкая свои фланги к р. Волге» ^[834]. Он посылал свои разъезды под самый городок Дубовку и ежедневно захватывал в плен по нескольку человек.

Пробыв три дня вблизи Дубовки, самозванец приказал приколоть старшину Полякова и двинулся далее. В Дубовке было оставлено несколько человек из толпы для выпекания хлеба, исправления артиллерии, приготовления копий и шитья платья при помощи местных женщин. В Дубовку прибыли к самозванцу посланные от калмыцкого владельца Цендена с объявлением, что владелец их желает быть в его службе со всем подвластным ему народом. Пугачев тотчас же отправил к Цендену яицкого казака Петра Алексеева и башкирца Идорку с обещанием выдать каждому пришедшему к нему калмыку по 10 рублей жалованья. Остановившись лагерем на реке Пичуге, самозванец узнал, что к нему приближается Ценден с 3 тысячами подвластных ему калмыков. Привезший это известие казак Петр Алексеев был произведен за это в полковники, а сам Пугачев был занят вопросом, как встретить и чем наградить Цендена? Имея в руках только один офицерский эполет и показывая его Творогову, самозванец думал сначала подарить его Цендену, но потом изменил свое намерение.

– Какую бы мне сделать шапку калмыцкому владельцу? – спрашивал он Творогова.

– Какую-де, батюшко, изволите, – отвечал тот.

– Надобно сделать золо, – сказал подвернувшийся казак Попов.

– Что такое золо?

– А эта большая золотая кисть, которая бы всю шапку закрывала; у них это в великой чести.