Книга Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2, страница 120 – Николай Дубровин

Между казаками был слышен ропот, что их не подкрепляют пехотой и регулярной кавалерией, и многие стали уходить к мятежникам. Служившие в полку Грекова за хорунжих, казаки Крапивин и Терентьев преклонили перед Пугачевым «хорунгу» и увлекли за собой человек до 400 казаков. Пугачев дал Крапивину 20 руб. денег, сам надел на него серебряную медаль на пестрой ленте, произвел в полковники и назначил командиром передавшихся казаков, назвав их донским полком.

Наступившая ночь прекратила сражения, и оставшиеся верными казаки отступили в крепость. Грустно было полковым командирам явиться в Царицын побежденными толпой мятежников, но они имели настолько мужества, чтобы сознаться в причинах неудачи.

«Сколь нашей усердности вашему высокоблагородию довольно известно, – доносили они полковнику Циплетеву ^[849], – но, к несчастью общему и к погашению славы, нажитой всего войска донского кровию, из находящихся при нас подкомандных некоторые показали такую трусость, что и прочих смешав мысли нанесли страх такой, что мы об истреблении от казаков злодея надежды не предвидим, и хотя из оных, из находящихся при нас еще большая половина и осталась с нами, но что последует и от них уверить никак теперь не можно. А затем от истинного нашего сердца Господа Бога просим, чтоб Он по своему милосердию подкомандным нашим даровал прежнюю донским истинную по присяге храбрость, б чем на Его всемогущество мы и небезнадежны».

Получив такое донесение, Циплетев в сопровождении старшин объехал казаков, уговаривал их быть стойкими и не опасаться врагов. Казаки обещали служить верно и выставили свои заставы почти под самым лагерем самозванца ^[850].

Приближаясь к Царицыну, Пугачев предоставил калмыкам полную волю, и они, наводнивши все окрестности, почти ничего не оставили вокруг города: отогнали скот, сожгли сады, мельницы и загородные дома, разорили все деревни и «привели их в последнюю нищету». Утром, 21 августа, по получении известия о приближении неприятеля, полковник Циплетев приказал зажечь форштадт, а в полдень на высотах, окружающих город, появились мятежники, в числе до 6 тысяч человек.

Высланный вперед разъезд приглашал донских казаков вступить в переговоры, а затем явился и сам Пугачев, переодетый в платье Овчинникова и сопровождаемый ста человеками яицких казаков. Результатом переговоров было то, что на сторону мятежников передались не более пяти казаков, а остальные отошли за укрепление. Тогда Пугачев выставил шесть батарей, из которых одна была 12-орудийная, и открыл огонь по городу. Из крепости отвечали ему тем же, и канонада, начавшаяся в половине второго, продолжалась до седьмого часа пополудни. Царицынский воеводский товарищ секунд-майор Хатьянов ходил по батареям и, ободряя защитников, обещал им именем императрицы полугодовое жалованье ^[851]. Артиллерии майор Харитонов успел подбить одну из неприятельских батарей и взорвал зарядный ящик. После этого бой прекратился, и мятежники скрылись за высотами. В царицынском гарнизоне убитых не было, но в крепости загорались дома, которые вскоре были потушены ^[852].

Царицын был спасен и был первым городом на Волге, не допустившим себя до разграбления самозванцем. Все защитники его произведены в следующие чины, а солдаты и простолюдины получили по рублю. Один Циплетев оставался долгое время без всякой награды за то, что имел неосторожность донести об одержанной им победе прямо императрице, а не главнокомандующему графу П.И. Панину. Последний писал ему ^[853], что как донесение его отправлено прямо в Петербург, «то воздаяние и одобрение так великой заслуги относится теперь вам на ожидание из С.-Петербурга». Впоследствии императрица произвела Циплетева в бригадиры и пожаловала ему землю в Борисоглебском уезде.

Одновременно с приближением Пугачева к Царицыну спускались по Волге и суда, наполненные мятежниками, число которых достигало до тысячи человек. Большая часть их состояла из ахтубинских рабочих, не имевших никакого вооружения и находившихся под защитой только двух судовых пушек. Встреченные огнем береговых батарей и плавучей батареи, устроенной Циплетевым, мятежники принуждены были сдаться, и лишь незначительная их часть успела спастись бегством вверх по реке. На захваченных судах были избавлены от плена 1-й легкой полевой команды прапорщик Лаптев, 12 солдат, 6 девиц, захваченных в Саратове, и дворянин Чебышев ^[854].

С наступлением ночи жители Царицына ожидали вторичного нападения, но оно не состоялось, так как Пугачев получил известие о приближении правительственных войск и торопился пробраться к Черному Яру. «Из задних толпы разъездов узнал, – показывал Пугачев ^[855], – что подходит воинская команда, и думал, что идет князь Голицын или Михельсон, коих он оробел, потому что надежных в его толпе людей осталось, т. е. яицких казаков, мало. А хотя другой сволочи число людей [было] и велико, то они, только услышав о Голицыне и Михельсоне, то сробеют и разбегутся и стоять против их не станут; то он, уклоняясь от драки, и пошел, оставив Царицын, мимо, ибо прямое его намерение было, чтоб, дойдя до Черного Яра, идти прямо в Яицкий городок и тут зимовать».

О таком намерении Пугачева знали только самые близкие его пособники: Овчинников и Давилин. Толпе же своей самозванец «разглашал, что будто бы зимовать идет в Астрахань, для того, что толпа его охотнее идти туда хотела. На Яик бы охотников идти было мало, кроме яицких казаков, а донские и волжские казаки да царицынские совсем бы от него отстали, равно заводские и боярские крестьяне, потому что он уже о склонности их идти в Астрахани через яицких казаков ведал. По прошествии же зимы куда бы он идти был намерен и какое еще зло делать, о том никакого размышления на сердце его не приходило, ибо он мерзкий свой живот в руки отдал, с самого начала злодеяний его, яицким казакам, почему никак он не смел противиться во всем их Богу ненавистной воле и что б они в Яике на совете положили, то бы он делать и стал».

В то время, когда Пугачев проходил мимо Царыцина, хвост его был атакован казаками, захватившими много пленных и часть обоза. Справедливость требует сказать, что и при этой атаке многие казаки присоединились к мятежнической толпе, и к вечеру число таких доходило до весьма значительной цифры. При остановке на ночлег все они старались взглянуть на самозванца, «но злодей рожу свою от них отворачивал».