Книга Собственность зверя, страница 20 – Анна Владимирова

Каким бы обыденным это явление ни стало для нашего мира, оно все равно с трудом умещалось в голове — превращение из человека в животного, которое лучше приспособлено к жизни в мире, понимает его законы и чувствует тонкости. Как ошибочно люди полагали, что создали ограниченное существо. Черта с два! И неудивительно, что эти полузвери ввергают нас в ужас — мы не контролируем их, не знаем их законов.

Осознание своей беспомощности пугало… но раскрывало величие этого края и самого сильного его хищника.

Когда медведь вдруг заревел, я вздрогнула и захлопнула полог.

Чего он боится? Что волков будет очень много и не одолеет? Но вроде это для них не проблема — волки их не переносят генетически, сколько бы их ни было…

…Ночь прошла нервно. Я привела себя в порядок, переложила вещи, поужинала… Особую ненависть в таком походе вызывали памперсы, но зад на улицу не высунешь — отмерзнет вмиг. Поэтому приходилось принимать условия и с трудом добиваться комфорта. Когда чай в термосе кончился, я заварила новый. Сидела, покачиваясь, на кровати — о сне не было и речи. Но неясная полудрема то и дело одолевала. И я снова возвращалась в тот день, когда появился сын… и чувству, что я в надежных руках. Я же не хотела возвращаться тогда в реальность — так мне, казалось, было необъяснимо хорошо в той иллюзии. Только реальность оказалась жестокой.

Медведь вернулся через несколько часов, но становиться человеком не спешил. Я слышала, как порыкивал и ворочался у палатки. Опасность все еще была? Или дело в чем-то другом? Мне невыносимо хотелось его потрогать, поговорить… Чтобы из взгляда исчезла ненависть и злоба, объектами которых я стала по стечению обстоятельств. Но как к нему подступиться, если он рычит на любую попытку?

***

Волки ушли, но то, что оказались вдруг так далеко от леса, мне не нравилось. Какого черта вышли на равнины к горам? Эта территория — не их, и выгнать их сюда могла только крайняя необходимость.

Потеря защиты для стаи Разии могла обернуться войной с обиженными их самоуправством и безнаказанностью кланами. Рано или поздно все в округе прознают, что медведь не защищает больше стаю… Дела у Разии так плохи, что волки сбежали на равнину? Могли. И это нервировало так, что я еле заставил себя утром обернуться. Да и то лишь сунув морду в палатку и глянув на спящую сидя девчонку. Осознание огрело больно — медведь защищал ее, как свою самку!

— Да что б тебя! — прорычал сквозь зубы.

Самое паршивое — боль возвращалась. Накатывала волнами, сводя судорогой мышцы. Злость застилала пеленой глаза — я ненавидел эту боль всем существом! Осознание, что все равно проигрываю, бесило. Я потерял время в городе, теперь с девчонкой… И мне нечего противопоставить своему разуму, чтобы отвлечься.

Когда вошел в палатку за вещами, она уже не спала.

— Как твое имя? — прохрипел, вытаскивая вещи из-под спальника.

Достало уже называть ее про себя девчонкой.

— Лали…

Я поморщился.

— …Что? Не нравится?

— Нет, — даже не задумался.

— А я не обязана тебе нравиться.

— И правда, — усмехнулся. Есть хотелось зверски. Но стоило ей осторожно пошевелиться, захотелось другого. Я медленно поднял взгляд и еле успел натянуть штаны, чтобы спрятать все непроизвольные реакции. — Что вы со мной сделали?

Она выпрямилась, чувствуя угрозу, но мешкать не стала:

— Я не знаю. Я не принимала в этом участие.

— А в чем принимала? — потребовал, не спуская с нее взгляда.

Мне хотелось ненавидеть ее все больше. Но зверь гнул другую линию.

— Ни в чем.

Она опустила глаза, и я машинально последовал ее примеру, только вдруг в памяти вспышкой пронеслось воспоминание: клетка, холодный кафель, мои голые ступни… и она стоит на носочках. И кусок ветчины у ног. Я моргнул, сжимая зубы до скрежета. Волна слабости прошла по телу, захотелось медленно осесть на землю и растянуться на спине у ее ног.

Как же я устал…

— А твое имя…

Голос девчонки донесся будто с того света. Я вернул на нее взгляд, хмурясь:

— Не твое дело.

— Боишься, что мне не понравится?

И так спокойно на меня посмотрела, что в венах что-то взорвалось и рванулось в голову, и я сделал к ней шаг:

— Мне дела нет, понравлюсь я тебе или нет, — прорычал, глядя, как съеживается, сдаваясь. — В твоих интересах вспомнить, чем меня пичкали и чего добивались. Иначе я могу и не вернуть тебя обратно.

Так-то лучше, а то возомнила себя тут смелой!

— А как же обещание другу? — прошептала.

Ее ресницы задрожали, а синева в глазах обдала почти ощутимым холодом.

— Не выводи, и дружба не пострадает, — усмехнулся.

— Хорошо, не нервничай.

И так это прозвучало, будто она запустила мне руку в штаны — я едва не сел на задницу. «Хорошо»?! Будто не я ее прижал, а она. Но огрызаться было глупо — она же последовала приказу. Только какого черта на меня это так действует?!

— Собирайся. — Я забросил в рот обезболивающее, подхватил пакет с тушенкой и огляделся. По-хорошему бы подогреть с кашей, но я не мог думать о еде вообще, когда она стоит и боится пошевелиться. Хорошо, что не шевелится — меньше пахнет! — Какого черта стоишь?

— Тебя боюсь.

— Мое имя Киан. — И я вышел из палатки.

Холодная тушенка стала мне наградой… а скорее — утешительным призом. Потому что территория осталась за ней. И даже зверь на нее закусил, чему я только усмехнулся.

Но стоило вернуть ее в снегоход, застегнуть ремень надежней, чтобы не выпала… и такая власть над ней ударила в голову, что та аж закружилась. Реакции зверя и собственного тела обескураживали и бесили. Что со мной сделали на этой дрянной базе?! Почему я не живу, а мучаюсь эти месяцы?!

— Не смотри на меня так, пожалуйста, — втянула голову в плечи Лали.

А я моргнул, стряхивая наваждение. Оказалось, что я просто нависаю над ней и ввинчиваюсь взглядом, будто все ответы и правда в этих испуганных больших глазах…

Только ответы эти страшные до одури. Как по хрупкому льду идти — продираться к ним. Я стиснул зубы и отвернулся, признаваясь себе, наконец, в главном.

Я не на базу ее вез для допроса — я вез ее в берлогу…

***

Сегодня я впервые увидела перед собой того, кто был рядом ночами. Что-то проскользнуло во взгляде мужчины такое, что одновременно и вернуло надежду, и посулило еще большую боль разочарования, если мы не договоримся. Мне снова захотелось сказать ему все, и будь что будет… Но на мне ответственность за малыша, который ждет. Если я проиграю, он не дождется и угаснет медленно на аппаратах — в этом не было сомнений.