Книга Я хочу от него сына, страница 34 – Желана Соколова

Какой знакомый лексикон Любаши. Вот, значит, как!

Это сравнимо с тем, как получить удар под дых. Больно, сука.

Слова порой ранят сильнее. Мне ли не знать?

А моя мелкая родственница хороша-а. Язык бы ей оторвать с корнем, свахе недоделанной!

Хочешь задеть, бурильщик?

Ладно. Считай, сумел.

Нет. Нет. Нет!

Я сильная. Не раскисну.

Я справлюсь.

Сейчас только соберусь с духом.

Мысль, что значат слова «про ё*аря», цепляет, но надолго не задерживается в моём сознании. Мне пока не до того, чтобы прямо сейчас озадачиваться, о чем там среди мужиков мог прихвастнуть Иванушка.

Хочется зарядить стоящему напротив мальчишке по морде лица.

Мужчиной его назвать, язык не поворачивается.

Эгоистичный, самовлюбленный болван, да и только.

Сдерживаю свой порыв, навсегда уразумев совет отца: "Евочка, девочка, никогда первой не бей мужчину, тем самым даешь ему сигнал, что ты с ним на равных, и он уже не сможет воспринимать тебя как слабую беззащитную женщину. Инстинкты, мля. Ты теперь его противник. В гневе редко кто себя контролирует".

Я тогда сразу поняла, о чем он говорит. Это он из личного опыта.

Да уж, моя мамка часто злоупотребляла рукоприкладством.

"Ты не представляешь, дочь, чего мне стоило, каждый раз сдерживаться, и не ударить твою мать в ответ", — откровенно признался отец.

Вот тебе и тюфяк, мама. Такая сила выдержки дорогого стоит. Другой бы давно дал по мозгам, не задумываясь о последствиях.

На мгновение жмурюсь, и прячу слезы обиды. Беру себя в руки, достаю из своего арсенала одну из социальных масок, эдакой ехидны. Смело раскрываю глаза, глядя в лицо Федора. Не могу точно определить выражение его физиономии из-за сумрака.

На улице раннее зимнее утро. Горят редкие фонари. Но в месте, куда он утащил меня с тропинки, «хоть глаза выколи», как говорила бабушка. Ни черта не видно!

Слышу только его горячее дыхание, опаляющее моё лицо.

Бью в ответ его же оружием.

— А что же у тебя тогда стои́т на старушку? — с усмешкой интересуюсь у него.

Я, конечно, ничего такого под слоями зимней одежды не чувствую. Но логически мыслю верно, судя по его следующей фразе.

— Четыре месяца без бабы, поневоле встанет, — прижимается теснее.

Справляюсь с легким замешательством по поводу инфы о четырёх месяцах целибата.

Он что же, все эти месяцы тут вджобывал? Без передыха?

А что? Вполне. Смена могла заболеть и сидеть на карантине.

— Сочувствую, детка, — не без иронии отвечаю ему. — Детский сад, ясельная группа теперь мне не интересна. Руки убери!

— Какая, нахрен, ясельная группа?! — и не думает меня отпускать.

— А что такое? — хмыкаю. — Кажется, мы давно выяснили, что у нас разные возрастные категории. Поэтому не смею задерживать. Я нашла «старичка» по себе. А какой он е*арь, тебя уж точно не должно волновать! — последнее предложение яростно прошипела, не сдержав злости.

От неконтролируемых эмоций, язык работал раньше мозга.

Дышу, как огнедышащий дракон, выпуская пар на его бороду, от чего она тут же покрывается инеем.

— И именно поэтому ты сюда и явилась, да? — повторяет всё тот же вопрос со злостью.

Его губы напротив моих. Он практически говорит мне в рот, смешивая наше горячее дыхание. Щетина царапает чувствительную кожу. Моё лицо пылает так, что мороза я не ощущаю совсем.

— Случайность, не более, — улыбаясь, нагло вру, придерживаясь заранее продуманной версии.

— Не пи*ди, детка. По мою душу явилась, так и скажи.

Самомнение, однако, зашкаливает.

Как-то не туда у нас зашел разговор.

Он мне предъявляет претензии? Не я, а он?

То, что мы будем выяснять отношения подобным образом, мне в голову не приходило.

— Не называй меня так! Детка у нас тут один — это ты, — попыталась его оттолкнуть, безуспешно. Кто ж мне позволит-то? — Ведёшь себя, как обиженная сопливая малолетка. Забыл?! Это ты! — ткнула в его грудь кулачком. — Ты исчез без объяснений. Какое тебе теперь дело, с кем я?! Налаживаю личную жизнь, понял?! На тебе клином белый свет не сошёлся!

Ой. Сейчас договорюсь. И хрен тебе, Ева, а не шанс для «акта, с целью размножения».

— Какое дело, б*ть! Ты спрашиваешь? — цедит сквозь зубы. — Ты меня обманула. А я терпеть не могу лживых лицемерных баб!

— Бедняжка. Кругом лживые с*ки, согласна, — лезу на рожон, выражая сомнительное сочувствие. — Хочешь правду?! Мне не тридцать восемь, а все триста восемьдесят! Как тебе такое, а?! Съел?

— Чокнутая, бля, — накрывает мой рот своими губами, не давая возможности что-то ответить.

— М-м, — мычу, пытаясь вытолкнуть его язык, но моего сопротивления хватает ненадолго.

Ноги становятся ватными, кровь бурлит, низ живота сводит судорогами.

Отвечаю со всей страстью, кусая его губы, чуть ли не в кровь.

Ибо нефиг!

Он мой личный сорт героина. А наркотики — это зло, однозначно. Привыкание неизбежно, как и ломка. Соскочить с этой иглы добровольно — надо очень постараться.

— Патрахина, ты где?

Если бы не окрик Нигматулловны, Федя бы меня в ближайший сугроб завалил и…

Вот, кто чокнутый, а не я.

Отрываемся друг от друга, тяжело дыша.

Дурман в голове никак не желал рассеиваться, поэтому понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя.

Наверно, упала бы, если бы бурильщик крепко меня не держал в своих удушающих объятиях.

— Отпусти, — тихо, но настойчиво попросила его. — Работать пора.

— Я после ночной смены, — нехотя убрал он руки.

— Что? — вскинула я брови. — Ты поэтому не обедал? — сдала себя с потрохами, подтвердив собственными словами, что потеряла его.

— В понедельник приду, — хмыкнул самодовольно. — Следующую неделю работаю в дневную.

— А-а, — протянула я понимающе. — Ну и топай тогда, отсыпаться.

— Чтобы Потапова рядом с тобой больше не видел, поняла меня? — снова навис надо мной, видимо для пущего эффекта устрашения.

— П-ф, — фыркнула я, подныривая под его рукой и выбираясь из захвата. — С какой стати?

— Придушу, зараза.

— На основании? Федя, ты ничего не попутал? — бросила ему напоследок и поспешила на зов Альфии-опы.

— Доиграешься, Ева.

Напугал, блин, игрок хренов! Это ты у нас заигрался чересчур.