Книга Во власти черных птиц, страница 43 – Кэт Уинтерс

Джулиус вместе с ящиком небрежной походкой вошел в дом.

– Кто там? – спросил Оберон.

Не успела тетя сделать и шагу вверх по лестнице, как я схватила ее за запястье.

– Почему он здесь?

– Он одинок и оплакивает свою потерю, поэтому он заехал за мной на верфь. Я пригласила его на ужин. Посиди с ним в гостиной.

– А где будешь ты? – спросила я.

– Наверху.

– Почему?

Она приблизилась ко мне и сквозь зубы пробормотала:

– Потому что я не ожидала его появления, и мне необходимо снять эту ужасную вонючую рабочую одежду и переодеться. Ты себе не представляешь, как мне стыдно. Прошу тебя, будь гостеприимной хозяйкой, пока я не приведу себя в порядок. – Она подтолкнула меня в сторону гостиной и уже более жизнерадостным голосом объявила: – Прошу меня извинить, я вынуждена на несколько минут покинуть вас…

Она взбежала по лестнице, оставив после себя шлейф из запахов машинного масла и пота, настолько густой, что мне показалось, я его вижу.

Я направилась в гостиную и плюхнулась в кресло-качалку напротив Джулиуса.

– Почему ты здесь?

– Ты чем-то расстроена?

– Я просто хочу знать, что тебе нужно.

Он небрежно бросил шляпу на диванную подушку рядом с собой и откинулся на спинку дивана тети Эвы – обтянутого цветастой обивкой образчика мебели Викторианской эпохи. По сравнению с длинным телом Джулиуса диванчик казался кукольным. Маски на нем, как обычно, не было, и его лицо выглядело бледным и измученным. Его глаза покраснели, а зрачки были совсем крошечными, как и накануне вечером.

– Тебе следует быть со мной повежливее, – произнес он. – Я тебе кое-что привез.

Я переключила внимание на ящик с фруктами на полу у его ног.

– Апельсины?

– Нет.

Закряхтев, он поднял ящик, поднес его ко мне и опустился на одно колено возле моего кресла. Мой язык занемел от странного, похожего на мел вкуса, который мне не удавалось распознать.

– Я принес тебе книги Стивена, – сказал он.

Я открыла рот, чтобы ответить, но не смогла произнести ни слова – с моих губ сорвался лишь прерывистый вздох.

Он положил мне на колени толстую книгу в кожаном переплете – «Вокруг света за восемьдесят дней» Жюля Верна. Я глубоко вдохнула густой древесный аромат обложки, перенесший меня в дождливые дни, проведенные со Стивеном в Орегоне.

Вторая книга оказалась «Таинственным островом», романом, который Стивен читал в тот день, когда мы виделись в последний раз. Я коснулась тисненого названия на обложке и вспомнила, как эта книга лежала у него на колене, когда он сидел на нижней ступени лестницы. Будто вдохнула соленый морской воздух и услышала, как волны бьются о берег возле его дома, а также тиканье старинных часов с бледным выщербленным циферблатом и раскачивающимся медным маятником.

По моей щеке скатилась слеза. Джулиан вынул из кармана пальто носовой платок и предложил его мне.

– Спасибо.

Я вытерла глаза.

Он поднялся и сел на маленький круглый столик рядом со мной.

– Я знаю, как вы были близки с самого детства. – Его ледяная ладонь легла мне на плечо. – И я довольно много думал о том, что ты сказала после вчерашнего сеанса. Я не думаю, что ты чокнутая.

Я не сводила глаз с книг Стивена.

– Мэри Шелли, – произнес Джулиус, переместив пальцы на тыльную сторону моей ладони. – Прошу тебя, помоги мне удалить его дух из моего дома.

Эти слова заставили меня посмотреть на него в упор.

– Ты тоже его видишь?

– Нет, но я его слышу. В его комнате. Иногда даже днем. Скрипят половицы, и я знаю, что это он.

– Это то, что мы слышали, когда я в прошлый раз приходила позировать – когда вы с Грейси в ужасе посматривали на потолок и твоя мама поранилась?

– Я… Да, я думаю, это был он. – Его пальцы на моей руке задрожали. – Я даже спать не могу в этом доме. Хочу переехать, но мне нужны деньги.

– Ты планируешь продать дом?

– Не могу. Мой отчим завещал его Стивену и моей матери.

– Как насчет тех денег, которые ты заработал, фотографируя духов?

Он фыркнул:

– Я не из тех, кто умеет копить, складывая монетку к монетке. Поддержание имиджа обходится недешево. Надо производить впечатление на клиентов. А еще есть хобби…

– Тогда не жалуйся, что тебе некуда деваться. Возможно, если бы ты не выбрасывал фотографии Стивена или не бил его…

– Я тебе уже говорил, братья всегда дерутся. Иначе не бывает.

– Ты уничтожал его работы. Он говорил, что ты агрессивный и шарлатан.

– Я говорил, что он избалованный мальчишка, который вечно лезет не в свое дело. Все зависит от того, под каким углом смотреть.

– Я спрошу, не нужно ли чего-нибудь тете Эве…

Он схватил меня за локоть, прежде чем я успела обойти его.

– Не уходи. Я просто хочу, чтобы ты ему помогла. Пожалуйста, Мэри Шелли. Помоги ему упокоиться с миром.

– Тебя-то это почему волнует? – спросила я. – Ты всегда был с ним груб.

– Это не означает, что я хочу, чтобы он страдал. Бог мой, он был всего лишь ребенком. Он… – Голос Джулиуса сорвался, и мой онемевший от холода язык обожгло острым вкусом горя. – Он поступил очень глупо, сбежав на войну, несмотря на то что не был способен толком оказать сопротивление даже дома.

Он закрыл глаза и стиснул зубы. Он с такой силой сжал мою руку, что я почувствовала, как отчаянно он борется с подступающими слезами.

– Господи Иисусе, посмотри на меня. – Он покачал головой и страдальчески усмехнулся. – Кто бы мог подумать, что эта мелочь, мой братишка, когда-то заставит меня плакать?

Я осторожно и мягко сняла его руку со своего локтя.

– Я пытаюсь ему помочь. Если ты хотя бы отдаленно догадываешься, почему он считает, что во Франции его убивали птицы…

– Его убили немцы. Не было никаких птиц.

– Но что-то напугало и травмировало его перед смертью. И я готова побиться об заклад, что он не уйдет, пока не поймет, что с ним случилось.

– Он умер в бою. Что еще ему необходимо знать?

Джулиус отнял у меня свой платок и вытер глаза.

– Может быть, он, как призрак отца Гамлета, нуждается в отмщении за убийство. – Я потерла плечи, вдруг покрывшиеся гусиной кожей. – Я продолжаю считать, что он мог попасть в плен. Все указывает на то, что с ним обращались очень плохо – его пытали.

Вкус горя, которым был охвачен Джулиус, растворился у меня во рту, сменившись онемением, как если бы он пытался отстраниться от боли.