Книга Убийца из прошлого, страница 36 – Валерий Введенский

Способность сохранения изображений на сетчатке была названа оптографией, а сами изображения — оптограммой. Вера в новый метод была очень сильна, но вот результаты опытов неизменно разочаровывали. Даже при фотографической съемке не удавалось разглядеть ничего, кроме анатомического строения сетчатки. Все сенсационные изображения, о которых периодически объявляли, после тщательных проверок оказывались подделкой. Однако исследования не прекращались — веру в торжество оптографии поддерживали бульварные газеты и беллетристы. Даже Жюль Верн в романе «Братья Кип» оправдал главных героев посредством фотоснимка глаз жертвы, в которых были запечатлены подлинные преступники.

Лишь в 1924 году вопрос об оптографии был закрыт — немецкий профессор Г. Поуп сумел доказать, что изображение на сетчатке сохраняется не больше трети секунды.

— Значит, ты адепт оптографии? — удивленно спросил у доктора Дмитрий Данилович.

Прыжов кивнул:

— Уверен, за этим методом будущее.

— И ты всегда осматриваешь покойникам зрачки?

— Да.

— И каковы результаты?

— Пока никаких. Лишь неясные смутные очертания. Черт побери!

Наталья Ивановна прикрыла лицо руками.

— Как же я так опростоволосился? — схватился за голову Лёшич. — Пшенкина надо было осмотреть обязательно. Ведь всегда неизвестно, что видел убитый в свой последний миг. Падая, он мог упереться взглядом в небо, потолок или землю. Именно из-за этого, уверен, оптография пока буксует. Но Пшенкин умер мгновенно. А убийца стоял прямо перед ним. Если бы я не отвлекся на Бражникова, уверен, совершил бы открытие.

— Ошибку можно исправить, — заявила Сашенька.

— Нет, увы, — сокрушенно признался Прыжов.

— Это еще почему?

— Завтра третий день, похороны, я подписал разрешение.

— У Стрижнева — трое детей, — напомнила княгиня. — Они потеряли мать. Не дай им лишиться отца. Не ленись, езжай утром на кладбище…

Прыжов пытался знаками удержать жену, мол, не вмешивайся, но терпение Натальи Ивановны уже лопнуло:

— Не смейте командовать моим мужем. У него завтра неприсутственный день. Единственный на неделе.

— Ничего, сами сводите матушку к заутрене, без него, — не дала ей договорить Сашенька.

— Это вас не касается. — Наталья Ивановна вскочила, в который раз отругав себя за то, что не послушала мать. Незачем было идти сюда. Незачем. — Алексей, уходим.

— Скатертью дорога, — напутствовала ее Сашенька.

Алексей поднялся за женой, однако на прощание попытался объяснить Сашеньке, почему ошибку нельзя исправить:

— Пшенкина не в Питере хоронят, на родине, Новгородская губерния, Маловишерский уезд, село Подоконниково. Название очень смешное, потому и запомнил.

— В Новгородской? Это ведь далеко. Не успеют довезти тело.

— Успеют. Вдова сказала, от станции недалеко…

Услышав эти слова, Сашенька, словно гончая, потерявшая след и вдруг чудом его снова почуявшая, рванула из кабинета. Быстрей, быстрей к старшему сыну. Евгений обожал географию, у него на стенах висело несколько подробных карт губерний.

— Дорогая, ты куда? — спросил вслед стремительно удалявшейся супруге Дмитрий Данилович. — Гости уходят. Думаю, тебе надо извиниться перед Натальей.

Сашенька, хоть и спешила, обернулась:

— Напомни об этом в Прощеное воскресенье.

Дмитрий Данилович раскрыл было рот, чтобы усовестить жену, но она с такой силой хлопнула дверью, что желание пропало.

— Тартюф, святоша, ишь хвост распустил перед этой курицей, — ругала княгиня мужа, двигаясь в потемках по коридору.

— Что, простите? — вскочил дремавший на сундуке Тертий.

— Пока не выйду от Евгения, уличную одежду Прыжовым не выдавай, — велела Сашенька.

— Где шубы? — в который раз спрашивал у Тертия Дмитрий Данилович.

Камердинер в ответ лишь потирал щеку, половину которой занимал вчерашний синяк:

— Не помню, ваше сиятельство. После кастета провалы у меня в памяти.

— Провалы? Это по твоей части, — раздраженно сказал князь Прыжову.

— Так! Закрой глаза, — велел Тертию Лёшич. — Вытяни руки. Сожми правый кулак, теперь левый. Высунь язык. Понятно! Сотрясение. В постель, немедленно.

— А как же шубы? — плача, спросила Наталья Ивановна.

— Не волнуйтесь, что-нибудь придумаем, — успокоил ее князь. — Наденете пока наши, а когда доедете, велите извозчику отвезти их назад.

— Еще чего! — раздалось из коридора.

Сашенька! Какая нелегкая ее принесла? Князь надеялся, что спать легла. Не дай бог, опять станет задираться к Наталье.

— Тертий, ты разве не помнишь, куда я приказала положить их шубы? — многозначительно спросила княгиня.

Тот хлопнул себя по лбу:

— Ах да!

— Немедленно их принеси! Лёшич, я выяснила. Подоконниково в десяти верстах от станции Веребье, в час ночи туда отходит курьерский.

— Значит, это ты приказала спрятать одежду? — накинулся на нее доктор. — Мы тут битый час торчим.

— Ты едешь или нет?

Лёшич отрицательно покачал головой.

— Тогда я еду сама. — И княгиня опять удалилась, на сей раз к себе.

Нет бы Наталье Ивановне прижаться к мужу, положить ему голову на плечо и задумчиво помолчать. Вместо этого она устроила сцену:

— Ты позволил надо мной издеваться, выставил меня на посмешище!..

— Пойми, у ее сиятельства расстройство, она вчера пережила нападение.

— Жаль, что ее не убили.

— Замолчи.

— Она вываляла меня в грязи. А ты… разве не аплодировал ей?..

— Прошу, не надо. Ты ведь знаешь, я всем обязан Стрельцовым ^[45]. И ты обязана. Александра Ильинична взяла тебя на службу, была добра. Мы не встретились бы, если б не она.

— И слава богу! Проклинаю тот час, когда переступила порог ее дома, когда увидела там тебя. Зачем ты женился? Ты ведь не любишь меня. Любишь ее! Вот и катись!

— Наташа…

Прыжова выхватила у мужа трость и огрела извозчика:

— Останови.

— Давай поговорим, — сделал попытку к примирению Алексей.

— Вылезай!

— Ната…

— Убирайся…

Извозчик слушал, усмехаясь в усы. Чудно у них, у господ. Коли в бабу бес вселился, совестить ее бесполезно. Двинуть надобно между глаз, а потом вытащить на снег и попинать для острастки. Только тогда бес отпустит. А барин вместо этого зайчиком скачет, хвостик поджав.