Книга Убийца из прошлого, страница 74 – Валерий Введенский

— Сергей Иудыч… Это про вас? — догадался Иван Дмитриевич.

— Ага.

— А Ксению Алексеевну, стало быть, в Кон-кор-дию переименовал. — Чтобы не переврать, Крутилин прочел редкое имя по буквам.

— Нет, мою жену действительно так зовут.

— Коркондией?

— Конкордией, — поправил начальника сыскной Разруляев. — На латыни «согласие». Алексей Алексеевич, помещик наш покойный, сильно набожным был, потому детишек называл строго по святцам. Вакх, Елиферий, Пагсхарий, Конкордия… Одному Александру Алексеевичу повезло.

— Стало быть, у вашей жены четверо братьев? — уточнил Крутилин.

— Было, остался один. Остальные в младенчестве преставились. Но вернемся к газете. Имена слуг тоже совпадают. У нас действительно кухаркой служит Лукерья, которая замужем за Архипом. И Архип этот в Ярославской губернии проживает.

— И если не ошибаюсь, между вами и Гуравицким тоже случилась дуэль, — припомнил Крутилин.

— Да.

— Из-за Каркордии?..

— Не мучайтесь. Все ее Ксенией зовут. И ей это имя очень нравится.

— Вы выстрелили, а Гуравицкий нет.

— Нет, дуэль была на шпагах. Так что аллюзия с Пушкиным сильно притянута.

— Пушкин-то здесь при чем? — удивился Крутилин.

— Как же! А «Повести Белкина»?

— Так Белкина, не Пушкина.

Разруляев открыл было рот, но вовремя спохватился. Не дай бог, Крутилин обидится, что уличили в невежестве, и спасать Сергея Осиповича не станет. А жизнь-то на волоске.

— С чего решили, что человек в ватерпруфе книжку подкинул? — Крутилин еще раз перечитал последний абзац. — Здесь про то ни слова.

— Потому что в предыдущих главах Гуравицкий, то есть его лирический герой…

— Кто? Кто?

— Так говорят, когда автор наделяет героя своими чертами, как Пушкин Онегина, Лермонтов Печорина. А у Гуравицкого лирический герой — человек в ватерпруфе. Этакий мститель, граф Монте-Кристо. Не знаю уж почему, чем вы так Гуравицкому не угодили, но на протяжении всего романа он издевается над вами…

— Я заметил.

— Человек в ватерпруфе подкидывает на местах преступлений ложные улики против невиновных людей. И вы, то бишь Кобылин, арестовываете этих бедолаг, не обращая при этом внимания на оставленные книги. Так, у убитого процентщика нашли «Преступление и наказание»…

— Что? У кого? — привстал Крутилин.

— У процентщика. Его убили в первой главе. Из лавки ничего не взяли, только грошовый залог, нательный крестик. Намек на Достоевского…

— Фамилия Вязников ни о чем не говорит? — спросил Крутилин.

— Сенька Вязников? Наш бывший крестьянин. Ранен в польскую кампанию, потом получил в наследство процентную лавку…

— Убит две недели назад. Точь-в-точь как вы описали.

У Разруляева задрожали руки:

— Какого числа?

— Двадцать седьмого.

— Боже! Газету я получил двадцать шестого.

— Подписаны на нее?

— Нет, с курьером. Посылает их Гуравицкий, я уверен. Видите, колонка отчеркнута? Это чтоб не пропустил.

— Где тот номер? — спросил Крутилин.

— Выкинул. И следующий тоже.

— Жаль. Гуравицкий с Вязниковым были знакомы?

— Понятия не имею.

— Вторая глава о ком?

— Двойное убийство. Извозопромышленник и его любовница.

— На прошлой неделе прочли?

— Да.

Крутилин дернул за сонетку, в кабинет вошел Яблочков.

— Сводку за прошлую неделю. Быстро.

Арсений Иванович вернулся через несколько секунд. Крутилин выхватил у него листки, приказав:

— Останься. Так, так, пятница четвертого декабря, Введенский канал, Петр Пшенкин, Татьяна Стрижнева. Знаете их? — спросил Разруляева.

Сергей Осипович:

— Только Петьку. Сотским в Подоконникове служил. Они с Вязниковым неразлейвода, Сенька его сестру замуж взял.

— Точно, — хлопнул себя по лбу Крутилин, вспомнив ночь, которую провел в лавке Вязникова с его вдовой и ее братом. Хороший такой мужик, соль земли. Он повернулся к Яблочкову. — А почему нас на двойное убийство не вызвали, не знаешь?

— Добыгин раскрыл его самолично, по горячим следам.

— Добыгин? Ну и ну… Газету когда получили, Сергей Осипович?

— В четверг, второго декабря.

— Убийство случилось третьего. Чертовщина какая-то, — покачал головой Крутилин.

— Нет, не чертовщина. Вызов! — возразил Разруляев. — Вам кинули перчатку, господин Крутилин.

— Тогда бы Гуравицкий мне эти газетки отправлял.

— А вы ничего не напутали? — уточнил у посетителя Яблочков.

— Что мог напутать? — удивился Разруляев.

— Например, газеты получали в субботу.

— У меня превосходная память. Газеты приносили в четверг.

— Вязникова убили в пятницу. Пшенкина со Стрижневой тоже, — думал вслух Крутилин.

— Завтра пятница, — напомнил начальнику Яблочков.

— Спасибо, что напомнил, — со злостью пробормотал Иван Дмитриевич и уставился на Разруляева. — По пятницам что делаете?

— По утрам всегда в квартире. Жена с сыном и с нянькой в это время гуляют, кухарка уходит на базар. В доме тихо. Мне в тишине думается хорошо.

— Придется вам завтра без размышлений обойтись. Арсений Иванович, отправишь с Сергеем Осиповичем двух агентов, пусть там переночуют. Завтра в восемь утра с Фрелихом их смените. Далее по обстановке.

— Иван Дмитриевич. — Яблочков, успевший за пару минут прочитать злополучную главу, отложил газету в сторону. — В квартире засаду устраивать нельзя.

— Почему? — удивился Крутилин.

— Вспугнем. Считаю, у Гуравицкого в квартире сообщник. Расскажет ему про засаду, и тогда Гуравицкий затаится. И совершит злодеяние, когда людей снимем.

— А кто, кто сообщник? — серьезно спросил Сергей Осипович. Он ведь и сам кое-кого подозревал. Жену! — Вернее, сообщница, ведь, кроме меня и малолетнего сына, в доме одни женщины. Жена, кухарка и няня.

Но Яблочков конкретизировать не смог:

— Пока никого конкретного не подозреваю, просто рассуждаю.

— Рассуждай-ка вслух, — велел Крутилин.

— Чтобы разыграть самоубийство и при этом обмануть нас, Гуравицкий должен попасть в квартиру, как в романе, не повредив ни дверь, ни замки. Но электрических замков и самодвижущихся лестниц еще не придумали. Окна зимой тоже пока никто не моет. Как же ему проникнуть в квартиру? Вариант первый и самый вероятный: дверь ему откроет сам Сергей Осипович.