Онлайн книга «Сломанная тень»
– Да он пьян всегда! Я категорически заявляю… – Кислицын! Как только закончу, я предоставлю вам слово для защиты, – пообещал Илья Андреевич. – А пока сядьте! – Господа! Доктору срочно нужна помощь его коллег! – Сядьте, Кислицын! – велел Терлецкий. Кислицын нехотя повиновался. – От Марфуши Матвей Никифорович вернулся на Среднюю Мещанскую, переоделся в мужской костюм и к семи часам снова прибыл к Лаевским. Предлог у него был – назначенная Ириной Лукиничной встреча. Кислицын подложил письмо под дверь кабинета Владимира Лаевского, не зная, что тот в отъезде, а условный знак о готовности денег – отдернутые шторы – подал Тучин. Месть местью, но упускать пятьдесят тысяч Кислицыну тоже не хочется! Он размышляет, как же забрать деньги с трупа. Ярош их не возьмет, они ему не нужны, а Кислицыну очень, очень нужны! Но в одиночку идти ночью в квартиру Верхотурова – безрассудство! А вдруг Ярош задержится? Или полиция нагрянет, пока он по карманам будет рыскать? Доказывай потом, что не убивал Лаевского! Он ведь планировал убить именно Лаевского! Тучин – случайная жертва. Кислицыну нужен свидетель! Более надежный, чем дворник, который действительно может оказаться пьяным. Матвей Никифорович осторожно наводит Полину Андреевну на мысль обратиться за помощью ко мне… – Я сожалею, что доверилась вам! – Тоннера будто окатили ушатом холодной воды. Взгляд Налединской был полон презрения. Я просила помощи! А вы гнусный интриган! – Я хотел спасти вас от негодяя… Тоннер перевел взгляд на Кислицына. – Вы кончили нести околесицу? – спросил Матвей Никифорович. – Почти! Не сомневаюсь, Юрию Петровичу была уготовлена та же участь, что и Тучину. Не зря вы вчера просили назначить дуэль с Налединским на завтра! Сегодня бы… – С вами я готов стреляться немедленно! Дамы и господа! Господин Тоннер обвинил меня в ужасных злодействах, которых, конечно же, я не совершал! – А кто же Попугаева? – спросил генерал Лаевский. – Илья Андреевич обещал подтвердить свои обвинения показаниями свидетелей! – напомнил Налединский. – Прежде чем их позвать, – сказал Тоннер, – напомню, что черный ход закрыли после нападения на Марфушу. Кислицын не мог через него попасть в дом. Его мужская одежда осталась запертой в комнате. Пришлось покупать новую! Помните фурор, который он вызвал обновками? А помните коробку со старыми вещами, которую он привез? Пантелейка тот вечер провел у меня дома и разнес коробки из прихожей по комнатам только следующим утром. А коробок-то было две! Кислицына и Софьи Лукиничны! И Пантелейка их перепутал! Розовое платье от Сиклер занес Кислицыну, а черное, в котором щеголяла Попугаева, попало в гардеробную Софьи Лукиничны. Его на маскарад надел Тучин. Матвей Никифорович обнаружил ошибку лишь на новой квартире, угол Садовой и Воскресенского. Розовое платье было чересчур вызывающим, слишком запоминающимся и чересчур большим для Кислицына. Пришлось с курьером отправить его назад, с извинениями от Сиклер, мол, перепутала. Федор Максимович не поленился, заехал к модистке: Софья Лукинична сразу забрала платье, и больше мадам Зоя его не видела! А вам, Кислицын, пришлось снова ехать по лавкам. Вы купили фиолетовое платье, в придачу жакет и вуаль, потом в трактире «Василек» переоделись… Я обошел сегодня множество лавочек и ателье и в конце концов нашел магазин, в котором три дня назад вечером дама в вуали купила мужскую одежду. Там же она в нее переоделась, пояснив, что готовится к маскараду. Потом я нашел модистку, у которой следующим утром молодой человек в новом с иголочке кардигане приобрел фиолетовое платье, жакет и шляпку с вуалью. Приказчик и модистка внизу, там же половой из «Василька». Позвать их? – Не надо! – прохрипел Кислицын. – Так это правда? – побледнела Полина. – Да! Я! Ради тебя! Ради нас! – Я люблю тебя! – они обнялись. Владимир Лаевский в два прыжка очутился возле них: – Отпусти мою сестру! Обернувшись на крик, Кислицын получил перчаткой в лицо. – На десяти шагах! – огласил условия Лаевский. – Я буду секундантом! – крикнул Угаров. – Если Кислицын останется жив, он стреляется со мной! – Слышишь, Курицын? – спросил Владимир. Тот молчал, опустив глаза. – А потом со мной! – записался в очередь Налединский. Четвертым вызвался Роос, пятым – генерал. – Господа! Дуэли запрещены! – тоном, не терпящим возражений, напомнил Терлецкий. – Разделяю ваши чувства, но не могу допустить. Жандармы! Взять! – Я люблю тебя, Полина! – повторил Кислицын и выхватил из-под подушек, раскиданных на софе, пистолет. Лаевский отшатнулся. – Прощайте! – Матвей Никифорович приставил пистолет ко лбу. Жандармы в растерянности остановились. – Здесь дамы, Кислицын! – напомнил Налединский. – Ступайте к себе! – Сбежит! – покачал головой Угаров. – Проводите! – приказал жандармам генерал. Терлецкий вынужден был распорядиться. Тоннер не мог оторвать взгляд от Полины. Та застыла, будто прощальный поцелуй Кислицына обратил ее в статую. Глаза смотрели в пустоту, руки безвольно повисли. Когда раздался выстрел, она рухнула на софу. Доктор ринулся к ней, сунул под нос нюхательную соль… Очнувшись, она встала и залепила ему пощечину: – Ненавижу! Ненавижу! – и выбежала из гостиной. Тоннер устало произнес: – Пойду удостоверюсь! Это мой врачебный долг! Все промолчали, только Ирина Лукинична ни к селу ни к городу пробормотала: – Вот беда! Нитки кончились! Никанорыч! Никанорыч! Нет, лучше сама схожу! Перепутает! Тоннер с надеждой подбежал к столу, где под невысохшим еще пером лежал лист бумаги. Нет, это не было письмо Дашкина, зря он ожидал благородного жеста. В предсмертных строчках не было ни намека на раскаяние: Как быть, коли живут в поэте Земные страсти бытия? Я точно знаю: на том свете Пред Богом оправдаюсь я. Конечно, не наживы ради — Для счастья той, с кем видел сны. И лишь одной я жду награды: Прощенья не своей вины. А вам, приверженцам порока, Какая разница, когда Свершить свои земные сроки — Вся ваша жизнь – другим беда
[89]. Пришлось обшаривать карманы. Уже отчаявшись, Илья Андреевич стащил с покойника сапоги. Слава богу! |