Онлайн книга «Календарь Морзе»
|
Он протянул мне невзрачную бумажку с печатью – пропуск и стандартную визитку без логотипа. «Александр Анатольевич Вассагов» – ни должности, ни звания. – Знаете, еще один момент… – Что? – День, условно говоря, назад в дом к семье Марамоевых явились два человека, представившиеся сотрудниками Службы безопасности и предъявивших соответствующие удостоверения… …Один из эсбэшников был (хочется верить) высокий, умный, красивый, мужественный и сексуальный мужчина в самом расцвете сил (правда, его немного портили тонтон-макутские черные очки на пол-лица и мерзкие усики), второй – невзрачный, невысокий, лысоватый, в потертом мятом костюме. С серой папочкой под мышкой, и сам какой-то серый, но отчего-то очень пугающий. Они синхронно взмахнули в воздухе удостоверениями и отработанным жестом убрали их в карманы, не дав разглядеть. – Служба безопасности, лейтетан Блаблабланов и капинант Дырбырдырзов… – впоследствии растерянные Марамоевы так и не смогли толком вспомнить, как именно представились пришедшие. – Вам известен некий Евгений Продулов? – сурово спросил тот, что повыше. – Э… да, слушай… – сказал старший брат Марамоев. – Мы его как раз ждем… – начал было младший, но подоспевший глава семейства быстро и незаметно ткнул его кулаком в спину. Младший заткнулся, выпучив глаза. – Ждете? – прищурился высокий эсбэшник, а низенький, раскрыв папку, достал ручку и что-то там написал. Вроде бы обычное действие, но от того, как он это сделал, по спинам Марамоевых пробежал мороз. Очень страшный какой-то был этот низенький. – Э, слушай, не то чтобы ждем… – Не ждем, слушай, совсем не ждем! – поторопился исправиться младший. – Шайтан его забери! – А в чем, собственно, дело? – пытаясь держаться уверенно, спросил глава семейства, оттесняя в сторону сыновей. – Вопросы здесь задаем мы, – тихо, но веско сказал низенький голосом таким же серым и страшным, как он сам. – Есть сигналы… – высокий эсбэшник показал пальцем куда-то наверх. – Есть сигналы, что вы неоднократно контактировали с Евгением Продуловым. Это так? – Э… ну как контактировали-шмантактировали… – Отвечать! – В тоне серого лязгнули затворы расстрельной команды. – Э… не надо так страшно говорить, слушай! Знаем такого… Совсем немножко знаем! Совсем чужой человек, совсем! – Старший Марамоев побледнел и прислонился к стенке, чтобы не упасть. – Есть подозрения, что он связан с… неважно, – высокий покачал головой. – В очень нехорошие дела вы влезли, очень… За это знаете что бывает? – Что? – обмирая голосом, спросил младший. – По всей строгости, – непонятно, но очень зловеще сказал низкий. – Не надо по строгости! – заторопился Марамоев-старший. – Совсем не надо! Мы ни при чем! Мы не знали, слушай! – Так вы утверждаете, что не имели информации о… – Не имели, мамой клянусь! Никогда никого не имели и иметь не будем! – И вам нечего рассказать органам? – Нечего, слушай, совсем нечего! – Чистосердечное признание облегчает душу, – сказал низкий своим жутким серым голосом. – Подумайте об этом до вечера… Он закрыл папку с сухим хлопком твердого картона, от чего семейство Марамоевых нервно вздрогнуло. эсбэшники развернулись и молча вышли вон. – Чтобы духу здесь больше не было этой задницы осла, этого Продулова! – держась за сердце, сказал сыновьям Марамоев-старший. Чото был спасен. – Почему до вечера-то? – спросил я Филимона Самигина, актера стрежевского драмтеатра, чьей помощью я беззастенчиво воспользовался. – Не знаю, Антох, – легкомысленно отмахнулся тот, выйдя из образа. – Роль требовала. Филя – сильно пьющий и довольно неказистый труженик региональной Мельпомены – вершиной своей театральной карьеры мог считать роль репки на детском утреннике. Однако тринадцатого июля в нем проснулся талант. Его имперсонализации стали так совершенны, что Станиславский ему бы не то что поверил – уверовал бы, покаялся и принял постриг. На представлениях Филе приходилось умерять свою убедительность, чтобы Дездемона – бальзаковского возраста прима Нинель Козолупова – не пачкала панталоны с испуга при виде этакого мавра. За бутылку хорошего вискаря Филимон охотно согласился предоставить напрокат накладные усы и немного грима, а заодно и сыграть архетипического чекиста эпохи «черных воронков». Как по мне, вышло даже слишком натурально – но талант есть талант. – Продулов же ваш помощник? – мягко поинтересовался Александр Анатольевич. – Чото? То есть Женя? Да, ассистент, – подтвердил я. – Никогда бы не подумал, что он во что-то замешан. Кроме некоторой легкомысленности и неразборчивости в связях – очень положительный молодой человек. – То есть вам ничего не известно об этой странной истории? – Откуда? – изумился я. – Это просто детектив какой-то! Но пострадавших, как я понимаю, нет? – Как сказать… – покачал головой Вассагов. – К вечеру семейство Марамоевых хорошенько подумало. Первой в нашу дверь постучалась девица. Она принесла донос на отца и братьев. Потом пришел младший брат, сдавший папу и старшего. Потом старший поспешил заложить остальных. Глава семейства, надо сказать, явился последним и сдался сам, не забыв заранее написанные показания на всех родственников. – Шпионы? Террористы? Заговорщики? – удивился я. – Никакие они, конечно, не террористы и не заговорщики, – отмахнулся Александр Анатольевич. – Но коррупционные действия в отношении проверяющих органов, а также мелкий рэкет – в наличии. Даже у девицы рыльце в пушку – давала взятки за экзамены в техникуме. Все во всем признались, наперебой давая показания. – Надо же, какая похвальная откровенность! – посочувствовал я. – Какое глубокое, искреннее раскаяние! – Кто-то, понимаете ли, очень сильно их напугал… Знать бы кто… – Удивительная история, удивительная. Но мне пора на работу, если не возражаете. – Не возражаю… Но если вам встретится что-то странное… Сразу звоните. – Более странное, чем обычно? – Именно. – Непременно. Я уже направился к двери, когда Вассагов окликнул меня: – Антон, какой у вас талант? – Не раскрылся, – соврал я, не моргнув глазом. – Но даже если бы и… – Вы бы не сказали, понимаю. Вы никогда не думали, Антон, почему тема талантов настолько табуирована? Казалось бы – осенило тебя, гордиться должен! Но нет у нас интимнее вопроса, чем талант. – Наверно, потому, что уж больно сокровенные желания в них проявились, – сказал я. – А люди и себе-то боятся признаться, чего им на самом деле хочется. Потому что хочется им обычно всякой херни. |