Онлайн книга «Увечный бог. Том 1»
|
– Да вряд ли. В конце концов, ты всегда любишь называть меня человеком скромных достижений. – Не человеком. Богом. Что делает твои жалкие деяния еще более постыдными. – Да, – согласно кивнул Сечул Лат. – Мне есть о чем сожалеть. – Сожалеют только дураки, – сказал Эстранн и тут же, опровергая собственные слова, непроизвольно потянулся к зияющей глазнице; пальцы скользнули, щека дернулась. Сечул Лат, пряча улыбку, отвернулся. Кильмандарос по-прежнему сидела нахохлившись, почти сложившись пополам, под каплями крови отатаралового дракона. Когда она доходила до изнеможения, то восстанавливалась долго – бесконечно долго, по мнению Странника. Хуже того, она ведь не довела дело до конца. Подняв взгляд, Сечул Лат изучал дракона, Корабас. Она – единственный закон среди хаоса Элейнтов. Она отрицает их власть. Она – воля, ставшая свободной. Недостаточно пустить ей кровь. Она должна умереть. И даже Кильмандарос не может этого сделать. С Корабас не сможет. По крайней мере сейчас, пока врата еще запечатаны. Корабас должна умереть, но сначала ее нужно освободить. Против безумия таких противоречий я поставил на кон свою жизнь. Я пришел в сердце Хаоса, чтобы бросить вызов абсурдности существования. И для этого разорвался пополам. Мое скромное достижение. – Форкрул ассейлы, – пробормотал он, снова посмотрев на Эстранна. – Им нельзя позволить свершить то, что они задумали. Ты же и сам понимаешь. Ассейлы не преклоняют колени перед богами, даже перед Старшими. – Их высокомерие безгранично, – сказал, оскалившись, Странник. – И мы этим воспользуемся, дорогой Кастет. Даже если они перережут глотки богам. Мы-то – другое дело. – Думаю, чтобы положить этому конец, нам понадобится К’рул. – Из нас всех он лучше понимает целесообразность, – согласился Эстранн. Целесообразность? – И Маэль. И Олар… – У ведьмы свои планы, но у нее ничего не получится. – Из-за подталкивания? – Это будет несложно, – ответил Странник. – Подталкивание? Скорее легчайшее нажатие. – Но не торопись с этим. Пусть она отвлекает внимание на себя – сколько возможно. Странник снова коснулся глазницы. Ищет благословения? Вряд ли. – А вот с Азатами, – сказал Сечул Лат, – вышло неожиданно. Ты сильно пострадал, Эстранн? – Потерял больше достоинства, чем крови, – поморщился Странник. – Меня жестоко использовали. – Похититель Жизни? – Ах, Кастет, считаешь меня дураком? Бросить вызов ему? Нет. Кроме того, там были дети. Человеческие дети. – Значит, легкая мишень. Эстранн, видимо, уловил что-то в тоне Сечула, и его лицо потемнело. – Даже не смей считать их невинными! – Я и не считаю, – ответил Сечул, думая о собственном нечестивом отродье. – Но ведь это Пернатая Ведьма проглотила твой глаз, разве нет? И ты говоришь, что убил ее собственными руками. Тогда как же… – Все из-за тупой игры Икария в Летерасе. Вот из-за чего я так и не нашел ее душу. Нет, грязная сучка отнесла мой глаз прямо ему. А он выплюнул оперяющиеся Пути и сделал из моего глаза финнэст для Азатов. Икарий остается единственной действительно непредсказуемой силой в этой схеме. – А Тишь уверяет нас в обратном. – Я ей не доверяю. Наконец-то, друг, ты начинаешь мыслить здраво. – Понятно, – сказал Сечул Лат. Эстранн взглянул на Кильмандарос. – Может, ее не кормить, например? Так выздоровление не пойдет быстрее? – Нет. Рейк и остальные установили серьезные заклятия. Срывая их, она сама очень пострадала, и колдовством ее не вылечить. Оставь ее в покое. Эстранн зашипел. – И потом, – продолжил Сечул Лат, – еще не все на месте. Ты знаешь. – Я слишком долго ждал. Я хочу, чтобы мы были готовы, когда настанет пора. – Мы все хотим, Эстранн. Единственный глаз Странника уставился на Сечула Лата. – Тишь не единственная, кому я не доверяю. – Будут прах и смерть, но останутся выжившие. Так всегда. Они поймут необходимость крови. Нам никто не бросит вызов, Эстранн. – И все же вы хотели предать меня. Ты и Кильмандарос. – Предать? Нет. Мы тебя отпустили. – А на мой взгляд, да. Как еще понимать? – Ты не хочешь понять одного, старый друг, – сказал Сечул Лат. – Меня не волнуют чьи-то вызовы. Не волнует новый мир, возникающий на обломках старого. Мне нравится бродить по развалинам. Путать смертных, которые пытаются начать заново. – Он махнул рукой. – Пусть мир прозябает в своем диком невежестве – по крайней мере, прежде жизнь была проста. Я отвернулся от своих почитателей, потому что они мне надоели. Стали отвратительны. Я не хочу того, что было, Эстранн. – А я хочу, Сеш. – Ну и на здоровье. – А что насчет твоих детей? – А что с ними? – Где ты видишь Опоннов в новом мире? – Я их вообще нигде не вижу, – сказал Сечул Лат. Эстранн резко вздохнул. – Ты убьешь их? – Сделанного не воротишь. – Мне нравятся твои слова, Кастет. Даже полегчало. Разве это была жизнь, дети мои? Вряд ли вы станете спорить. Тянуть и толкать – да, но в конце – после тысяч и тысяч лет этой жалкой игры – чего достигли? Чему научились? Хоть кто-нибудь? Удача – жалкая сука, жестокий зверь. Она улыбается, но улыбка волчья. Чему научились? Только тому, что любые замыслы склоняются перед тем, чего никто не мог ожидать. Можно уклоняться и уворачиваться, но не вечно. В конце концов тебя ждет погибель. Человек выскальзывает из петли. Цивилизация сходит с пути собственного высокомерия. Раз. Второй. Даже третий. Но если двадцатый? Пятидесятый? Триумфы недолговечны. Равновесия не было никогда. В конце концов здравый смысл подсказывает, что толкать гораздо легче, чем тянуть. – А что чувствует Кильмандарос, – спросил Эстранн, – по поводу убийства своих детей? Сечул Лат посмотрел на мать, а потом снова взглянул на спутника. – Ты совсем ничего не понимаешь, Эстранн? Она вообще ничего не чувствует. Через мгновение одинокий глаз потупился. Теперь, думаю, ты понял. Что хочет ребенок, чего у тебя нет? Что есть у тебя, чего ребенок не хочет? Когда Бадаль утром проснулась, эти вопросы эхом носились у нее в голове. Голос был женский, а потом мужской. И в обоих звучало отчаяние. |