Онлайн книга «Последняя из дома Романовых»
|
Екатерина и Рибас уединились в стороне от играющих. – У меня к вам вопрос, сударь. Я знаю, что вы ездили с секретным поручением графа Орлова. И по заданию Алексея Григорьевича пытались про верить ложные слухи о существовании некой Августы, якобы дочери покой ной императрицы. – Как проницательно выразилось Ваше величество: именно ложные, – тонко усмехнулся Рибас. – Потому что никакой Августы не может существовать. «Приятно иметь дело с умным человеком». – Однако на всякий случай вам следует побеседовать с неким поляком... – Вы имеете в виду, конечно, господина Доманского, – мило улыбнулся Рибас. – Я стараюсь не запоминать имен подобных господ. Итак, я собираюсь непременно помиловать сего господина, учитывая его молодые лета и то, что авантюрера завлекла его в любовные сети... Но он этого пока не знает. – О, милосердие Вашего величества!.. Значит, я смогу ему это сообщить... в обмен на точные известия, где, естественно по слухам, обитает сия фантастическая особа?.. – После чего вы сами отправитесь в те места... – Понял, Ваше величество: чтобы лично убедиться в неосновательности подобных слухов. 1776 год, март. Петропавловская крепость. В камеру Доманского входит Рибас с самой широкой из своих улыбок, И с порога начинает без умолку говорить: – Ах, мой старый друг! Я жажду заключить вас в объятия! Доманский с изумлением уставился на Рибаса, силясь вспомнить, от куда он его знает. – Неужели не вспомнили? Ну? Ну? – Господин Рибас, – наконец произнес поляк. – Милейший, – обратился Рибас к караульному. – Принеси-ка нам пару бутылок вина по случаю приятной встречи. К изумлению Доманского, просьба была тотчас выполнена, и две бутылки вина появились в камере. – Рейнское и анжуйское, – объявил Рибас. – Какое предпочитаете? В этой крепости неплохое вино... И, главное, достаточно выдержано временем. – К сожалению, я редко пользуюсь этим погребом. – А я – к счастью, – сказал Рибас, разливая вино. – Итак, за ваше скорейшее освобождение! Как? Я не сказал вам? Вас очень скоро освободят. Это замечательное известие. Но есть и печальное... На днях скончалась наша общая знакомая. Да, ушла в лучший мир. Я поручил показать вам могилу известной вам женщины. Доманский сидел, молча уставившись перед собой. – Как видите, более вас ничего тут не удерживает. Хотя нет, надо уладить перед отъездом вашим еще одно маленькое дельце. Вы сообщите мне город в Италии... где нынче... находится она. – Кто? – прошептал Доманский. – Та, которая погубила жизнь известной нам с вами женщины. Ведь если б вы не рассказали ей про злосчастную Августу... – Проклятие! Откуда вы знаете? – Ну-ну... Вы уже догадались откуда, – впервые серьезно сказал Рибас. – Итак, вы сообщите мне, где она. В обмен на скорейший ваш отъезд из крепости. Советую не упрямиться. Коли вы хорошо меня вспомнили – догадываетесь, что я все равно все о ней узнаю. Уж если пес пошел по следу... Итак: сначала вы мне послужите, потом я вам... Все-таки здесь прекрасный погреб, я всегда утверждал: пить вино надо в тюрьме! – Он поднял бокал: – За то, чтобы впредь вы не пользовались этим погребом!.. Я вижу: вы решились. – Будьте вы прокляты, – пробормотал Доманский. – Всегда ценю такое начало, – засмеялся Рибас. Москва. На Кузнецком мосту торговали тогда французские лавки. Здесь было любимое место московских франтов – петиметров, как называла их тогдашняя сатирическая литература. Здесь они прогуливались, назначали свидания богатым московским девицам. Тучный хозяин французской лавки, в котором с трудом можно узнать когда-то молодого и стройного слугу Рибаса, внимательно смотрит на щеголя в надвинутой на глаза шляпе. Сей щеголь и есть господин Рибас собственной персоной. – Очень трудно узнать человека в этом борове, – сказал Рибас. – Да уж, – будто речь шла не о нем, вздохнул хозяин. – Но я попытаюсь, – сказал Рибас и неожиданно отвесил хозяину лавки великолепную оплеуху. Но рука его только просвистела в воздухе, ибо толстяк с поразительной ловкостью увернулся от удара. Последовала новая попытка оплеухи – и вновь толстяк, как матадор от быка, ушел от удара. – Пожалуй, я тебя узнал, – произнес Рибас – А я вас что-то не припоминаю. Но в этот миг оглушительная пощечина достигла цели. Толстяк поперхнулся, а потом сказал с нежностью: – Ну конечно, узнал вас, хозяин! Рад вас видеть, господин Рибас! – Русского языка так и не выучил. – Нет никакой надобности, мой господин. Здесь по-русски говорят только подлые люди. Но не они мои покупатели. – Ты понял, зачем я пришел? – Опять!.. Опять!.. – застонал толстяк. – Бессонные ночи, скачки на лошадях... О, как я хорошо жил, сударь!.. О, зачем вы объявились?.. Вскоре в газете «Санкт-Петербургские ведомости» появилось объявление «Из столицы выехал испанский дворянин Де Ри вместе со своим слугой». Прошло несколько месяцев. В этот вечер в Эрмитаже избранный кружок императрицы, как всегда, играл в карты. Играли в «макао» на двух столах И каждый выигравший черпал ложечкой бриллианты из ящичка посреди стола. Екатерина, с вечной своей благодетельной улыбкой, глядела на играющих. «Я стараюсь чаще затевать подобные вещи, чтобы слух о щедрости „Северной Семирамиды“ ослеплял европейские дворы. Мне приходится преданно служить своему образу. И этот образ доставляет мне немало хлопот». Играют... И очередной выигравший, дрожа от волнения, лезет ложечкой за очередным бриллиантом. Горят глаза играющих Игра, игра! «В разгар игры, когда они алчно черпали бриллианты, вошел наконец тот, кого я задала уже не один месяц...» Как всегда, с открытой ослепительной улыбкой в залу вошел Рибас. И опять они уединились с императрицей. Игравшие, завороженные бриллиантами, даже не заметили этого. – Давно вас не видела, господин Рибас, сказывают, что вы были за границей? – Да, пришлось много путешествовать. – И как ваше путешествие, сударь? – Весьма удачное, Ваше величество. Я путешествовал по Италии, и после многих приключений в одном из маленьких итальянских городишек мне посчастливилось наконец столкнуться с некоей особой. – И какова она... сия особа? – усмехнулась Екатерина. – Еще не старая, бодра телом. – И ей известно, кто она? – Несомненно. Хотя уверен: не питает никаких честолюбивых планов. Однако думаю, что жизнь сей особы вне пределов нашей державы не отвечает интересам державы. |