Онлайн книга «Последняя из дома Романовых»
|
Екатерина помолчала, потом сказала: – О всем, что вы выяснили, вы сообщите в дальнейшем посланному от меня доверенному человеку. Я не знаю сегодня его имени, но уверена, что уже вскоре он к вам обратится. Я благодарю вас за преданную службу, господин Рибас. 25 июня 1776 года французский посланник писал в Париж: «Есть здесь один молодой человек Рибас, испанец по происхождению, малый не без способностей и честный. Он женился на любимой горничной императрицы. Ее величество оказывает ему всевозможные милости. Она даже намекнула, что желала бы дать ему знаки отличия, но вместе с тем желала бы иметь из-за общественного мнения веские причины, которые оправдали бы подобные милости. По-видимому, рекомендация испанского короля произвела бы наилучшее впечатление...» Впоследствии судьба была очень милостива к Рибасу. В 1784 году он был отправлен на юг к Потемкину, где участвовал в завоевании Тавриды. В 1789 году он захватил турецкую крепость Хаджибей, на месте которой им была основана Одесса. На исходе века он уже вице-адмирал Черноморского флота, генерал, кригс-комиссар и т.д. Но жажда интриг... Ах, эти интриги! На вершине могущества он продолжал участвовать во всех дворцовых интригах и... 1800 год. Карета Рибаса подъезжает к Зимнему дворцу. Карета останавливается. Но никто из нее не выходит. – Ваше превосходительство, – наконец осмеливается крикнуть лакей с запяток, – приехали! Из кареты – ни звука. Обеспокоенный слуга спрыгивает с запяток, открывает дверцы-, и ему падает на руки господин Рибас. – Ваше превосходительство! Господин Рибас!.. Умер! – кричит в ужа се слуга. Так умер адмирал Рибас Домашний врач случайно... совершенно случайно дал ему яд вместо лекарства. «Этот Рибас был человек необыкновенный. Благодаря своему уму он сделался хорошим генералом и даже честным человеком», – написал о нем в своих воспоминаниях граф Ланжерон, Но вернемся в 1777 год. В Царском Селе в парке на скамейке сидит Екатерина со своей вечной наперсницей Марьей Саввишной Перекусихиной. «Теперь осталось найти человека, которому возможно было поручить сию миссию. И я думаю об этом все время.»» Мимо скамейки проходит роскошный петербургский щеголь. «Сад был открыт мною для публики, и я любила вот так сидеть и наблюдать за новыми модами, за человеческими физиономиями». Даже не повернувшись в сторону императрицы, щеголь прошествовал мимо. Гордо запрокинута голова. В руках трость. – Ишь какой важный, – усмехается Марья Саввишна, – и не оглянется! – А годков этак десять назад ох как бы оглянулся! – добродушно улыбается Екатерина. – Видать, устарели мы с тобой, Марья Саввишна!- «Но кого назначить? Рибаса не стоит. Он человек Потемкина. Григория Александровича в это дело не надо путать. Тогда кого?» – Гришка-то твой, Орлов, – начинает меж тем Марья Саввишна рас сказывать петербургские новости, – совсем с ума посходил. Хочет жениться на Зиновьевой Катьке, фрейлине, сестре своей двоюродной. Образумь его, матушка! Святое церковное постановление нарушает: сестра ведь. Не пройдет ему сейчас, это ведь не раньше! – Да, это ты права. Пожалуй, они не простят ему, – задумчиво говорит Екатерина. И добавляет: – Да разве их, Орловых, остановишь? Безумны в желаниях и удовольствиях! – Останови его, матушка. Погибнет он. – И Марья Саввишна зашептала: – Григорий Александрович Потемкин Совет решил собрать... Как Гришка-то поженится – Совет сразу будет. Брак отменят, а их обоих в монастырь постригут. Точно знаю. – Да, Григорий Александрович человек решительный... Скажи, а любят его у нас? – Очень. Двое – ты, матушка, да Господь Бог. «Ну что ж, именно такой человек мне необходим. Всегда должен быть тот, кого очень не любят. Только тогда монарх может быть благодетелем... Значит, Совет? Ну что ж, кажется, я нашла себе человека... Да, я была уверена: этот безумец женится. Так оно и произошло. И когда Совет собрался, я не стала оказывать никакого давления. Я разрешила им свободное волеизъявление». Июнь 1778 года. Кабинет императрицы в Царском Селе. Входят Панин и Вяземский. – Слушаю вас, господа. – Совет единогласно постановил... – торжественно начинает Панин. «Никита Иванович Панин по-прежнему помешан на значении Совета. Эта игрушка кажется ему некиим зародышем будущего ограничения власти самодержца, Горбатого могила исправит...» – Совет постановил брак Григория Орлова расторгнуть и, подвергнув обоих церковному покаянию, сослать в монастырь. Абсолютным большинством мы так решили, матушка. – Только граф Кирилла Разумовский был против, – поправил Вяземский и добавил с удовольствием: – Он сказал: «Еще недавно вы все были бы счастливы, коли граф Орлов удостоил вас хотя бы пригласить на свою свадьбу. Вспомните обычаи наших кулачных боев: лежачего не бьют». – Абсолютное большинство голосов, – будто не слыша, повторил Панин. – Прошу вас, Ваше величество, подписать решение Совета. – Не могу, – в ужасе прошептала императрица, – рука отказывается Не могу подписать против человека, которому стольким обязана™ Увольте, господа. – Но это решение Совета, – в растерянности начал Панин, – речь шла о свободном волеизъявлении... «Как он поглупел! Старость...» – "Не могу.» Увольте, господа!.. Не заставляйте меня страдать! И тогда вступил Вяземский: – А я скажу по-простому, матушка: не можешь и не надо. Мы все рабы твои. И что тебе сердце подсказывает, то и исполним. Дверь в стене неслышно отворяется – и появляется высокий сорокалетний красавец Семен Гаврилович Зорич, флигель-адъютант и новый фаворит императрицы. «Он олицетворение мужественной красоты, но удивительный неуч. Я пыталась привить ему вкус к государственным делам и хоть как-то обучить его. Но он годится лишь громким голосом объявлять имена посетителей. Из него вышел бы отличный лакей. Впрочем, и это тоже талант...» – Князь Григорий Григорьевич Орлов в приемной. Из Санкт-Петербурга пожаловал, – важно объявил Зорич. Яростное движение Панина, Екатерина насмешливо глядит на него. – Зови, душа моя, несчастного князя, – благостно обратилась Екатерина к Зоричу. – Ты ведь знаешь, я для него свободна в любое время. – И, улыбнувшись, сказала: – Ступайте с богом, господа! В кабинете Екатерины сидел Григорий Орлов, уронив голову на руки. – И чего молчал?.. И зачем таился?.. – Не смел... не смел открыться, – бессвязно шептал Орлов. Она нежно дотронулась до его волос: – Ах, батюшка Григорий Григорьевич, все ты забываешь, что я прежде всего твой друг, потом твоя императрица... А уж потом – все наше прошлое, вся наша любовь... Вон указ Совета лежит. Что ж теперь делать, Гриша? Раз вод, да в монастырь? |