Книга Книга Короткого Солнца, страница 5 – Джин Вулф

Сервал откашлялся и сплюнул, сделав полшага назад к двери, как будто ожидая, что она откроется у него за спиной.

— Стрелять! — крикнула птица, и молния осветила улицу. Сервал посмотрел на Гимнуру, чье серое стальное лезвие, казалось, почти пылало во время вспышки.

— Откажись, — настойчиво сказал молодой человек, когда гром стих. — Почему бы тебе не отказаться и не облегчить мне задачу?

— Мне нужно зайти и забрать свою одежду. — Если не считать грязи, которую дождь быстро смывал с его тела, Сервал был голым.

— Нет. — Молодой человек покачал головой. — Ты отказываешься?

— Не отказываюсь. Что я должен сделать?

— Как вы избавились от тела Лили? Ты, кажется, рассказал об этом всему городу, так что расскажи мне.

— В лесу есть пруд. — Голос Сервала был хриплым, он не сводил глаз с дула карабина, хотя тот был почти невидим в темноте и под дождем. — Мы бросили его в воду, потом стали швырять в него камни и всякую всячину, пока он не затонул.

— Отведи нас туда, — сказал молодой человек.

— Если я это сделаю...

— Отведи!

Когда город остался позади и грохот бесчисленных дождевых капель на бесчисленных миллионах листьев наполнил их уши, Сервал сказал:

— Я не убивал ее. Ты это знаешь?

Молодой человек ничего не ответил.

— Ты это знаешь? — повторил Сервал. — И не имел ее.

— Прошлой ночью в «Бочонке и Бочке» ты сказал, что это сделал.

— В «Петухе и Быке», ты хочешь сказать. — Сервал действительно казался сломленным. — Я не мог сказать, что не делал этого, понимаешь?

— Плох муж! — хрипло провозгласила птица и для выразительности щелкнула клювом.

Молодой человек промолчал, как и Гимнура.

— Послушай. Если бы я ее отымел, для чего мне платить этой маленькой шлюшке, Наперстянке, сегодня вечером? Вот кто был со мной там, в моем доме. Вы, должно быть, слышали ее.

Гимнура подтолкнул Сервала вперед рукояткой багра молодого человека.

— Я пытался, хорошо? Я пытался, и я держал одну ногу для других быков. Но она уже была почти мертва, потому что кто-то всадил в нее нож, понимаешь? Так что я не смог. Больше это не было, знаешь ли, удовольствием.

— А для Лилии это было удовольствием? — спросил Сервала молодой человек. — Скажи да и умри.

Сервал не сказал.

— А кто были эти другие? Ты сказал, что держал для них одну из ее ног. Кто они такие?

— Ты можешь сказать ему, — громко добавил Гимнура. — Они уже мертвы, оба. Он их убил.

Молния осветила омытый дождем пруд, блестевший сквозь деревья, как зеркало.

— Тогда почему я должен ему говорить? Он знает.

— Да, — ответил молодой человек. — Я знаю. — Он потрогал треснувшее цевье. — Дай ему мой багор, Гимнура.

Гимнура передал Сервалу шест с жестоко выглядящим крюком, сказав:

— Вот. Им он убил Куницу.

Молодой человек кивнул:

— Иди к воде. Вы бросили туда Лилию. Теперь ты можешь ее выловить.

Сервал пошел к пруду, птица полетела за ним и опустилась на полузатонувшее бревно, которое помнила. Дождь уже не был таким сильным, решила она; она все еще тосковала по теплу и радушию огня камина, по сухой и дымной комнате с едой на полудюжине столов.

— Здесь, дев, — громко сказала она Сервалу. — Дев мокр.

Сервал недоверчиво посмотрел на нее и снова принялся шарить крючковатым багром в дальней от насеста части пруда.

— Дев здесь! — настаивала птица. — Мокр дев! — Ее клюв нетерпеливо щелкнул. — Здесь! Здесь! Птиц сказать!

Выйдя на мелководье, молодой человек ткнул Сервала в спину дулом карабина:

— Иди туда и посмотри.

Сервал угрюмо побрел к полузатопленному бревну, на котором сидела птица.

— Хорош! Хорош! — Взволнованная птица захлопала крыльями и перепрыгнула с самого бревна на торчащий из него обломанный сук. — Дев здесь!

Стальной крюк шлепнул о поверхность, и шест всколыхнул черную воду пруда. Для молодого человека, ожидавшего на берегу, секунды тащились мимо, как множество мокрых вьючных мулов, трудолюбивых мулов, мало-помалу несущих вселенную в вечность.

Умирающая буря сделала последнее усилие — молния ударила в мертвое дерево на дальнем берегу пруда, взорвав его, как бомбу, и подожгла обломки; Сервал закричал, повернулся и побежал, шлепая по мелководью и скользя в грязи, практически невидимый для всех, кроме птицы, которая каркала, свистела и кричала:

— Муж бежать! Плох муж! Стрелять! Стрелять!

Молодой человек отдернул затвор карабина, из-за своей неопытности потянув сильнее, чем это было необходимо, затем снова толкнул его вперед, слыша, как затвор глухо щелкнул и встал на место, когда вставил новый патрон в патронник и запер его.

Словно по собственной воле, приклад карабина плотно прижался к плечу. Молодой человек выстрелил в тень. Грохот выстрела, и вспышка из ствола, как молния, осветила испещренный дождем пруд, и так же быстро исчезла.

Сервал взвизгнул от боли, и молодой человек кивнул сам себе, снова передергивая затвор и смутно думая, сколько патронов влезает в магазин карабина и сколько их было в этом, когда Гимнура дал ему его.

— Ты в него попал! — Гимнура хлопнул его по спине.

— Сомневаюсь, что он мертв, — сказал молодой человек. — Я не смог его хорошо разглядеть. На самом деле я вообще не смог его разглядеть.

— Птиц видеть!

Молодой человек кивнул птице, как будто это был человек:

— Без сомнения, так оно и есть. Твои глаза гораздо лучше моих, я уверен.

— Глаз хорош!

— Она их ест, — непринужденно сказал молодой человек Гимнуре. — По-моему, она съела глаза Куницы, и, судя по твоему рассказу, я могу предположить, что она съела и глаза Бульдога.

— Интересно, что на него нашло, — сказал Гимнура. — На Сервала, я имею в виду.

— Видеть дев, — сообщила им птица. — Рук дев.

Молодой человек кивнул, в основном самому себе:

— Там лежит тело Лилии. Так и должно быть. Видимо, он вытащил его на поверхность как раз в тот момент, когда ударила молния. Это было слишком для его нервов.

— Я тоже не думаю, что ты убил его. — Нож Гимнуры был вынут. — Если он жив, я прикончу его за тебя.

— Подожди минутку. — Молодой человек схватил его за локоть.

— Лучше отпусти меня, Жаворонок. — Гимнура попытался вырваться из его хватки. — Возможно, он еще жив.

— Я уверен, что он жив. — Дымное пламя от горящего дерева осветило улыбающееся лицо, на котором ничего нельзя было прочесть. — Если бы он был мертв, птица узнала бы об этом и улетела бы за его глазами.