Книга Всё сложно, страница 3 – Юлия Резник

— Папе я позвонила тоже. Он приедет сюда. Наверное, нужно, как-то его подготовить.

Я застываю в нелепой позе — одна нога согнута, в руке туфля. Тонко выделанная кожа разбухла от влаги. Жаль, если их придется выбросить. Туфли-то от Тома Форда. Мой мозг готов ухватиться за любую глупую мелочь, лишь бы не думать о самом страшном.

— К чему подготовить, Коть?

Я выпрямляюсь, дергаю плечами, чтобы стащить плащ. Мне на помощь приходит зять. Его руки всего лишь касаются одежды, но я вздрагиваю.

— Обычная вежливость, — невесело усмехается он, когда я оборачиваюсь, и разводит руками. Эти взмахи создают колебания в неподвижном воздухе просторной прихожей. Меня обдает легкой волной. Намокшая ткань противно липнет к телу.

— Спасибо, Олег, — замечаю с вымученной улыбкой, чтобы не казаться совсем уж стервой. — Коть, ну, что ты молчишь?! Я же с ума сейчас сойду. Ну?!

— Опухоль вернулась.

— Как же так? Вы уверены?

Да-да, глупый вопрос. Просто мне не хочется верить. Котька закатывает слезящиеся глаза.

— Нет, мам, это мне делать нечего, вот я тебя и прикалываю.

Растираю лицо ладонями. Соберись, Сашка, твою мать! Просто соберись… Кто, как не ты, сможет?

— Мам, ты ж не плачешь, нет? Потому что оплакивать меня раньше срока не стоит.

— Не пори чушь, Котька… Я просто растерялась. Они же сказали, что риск снижается, через полгода. А прошло уже сколько? Считай, почти полтора.

— Вот такая я везучая! — Котька все-таки не выдерживает и на последнем слове ее красивый, хорошо поставленный голос срывается. Вся такая взрослая, вон, даже замужняя, моя маленькая большая девочка обнимает меня. Утыкается потекшим носом мне в грудь — Котька непонятно в кого у нас маленькая и фигуристая. Хотя последнее, может, в отца. Тот с лишним весом борется столько, сколько я его помню. Так вот, она утыкается в мою грудь и начинает горько реветь. И там, где от ее слез на моей блузке образуется еще одно пятно, все горит. Мучительно, до агонии… Что мне тоже хоть вой! Но что будет, если и я расклеюсь? Нельзя. Нельзя… Тем более, права Котька. Рано ее оплакивать. В медицинских статьях, которые я изучила, на русском языке написано — вероятность полного выздоровления с сохранением репродуктивной функции составляет аж тридцать процентов. А если эту самую функцию не сохранять, то и вовсе… Нет! Нет, конечно. Мы сначала попробуем обойтись малой кровью. Я, конечно, была в ужасе, когда узнала, что вот-вот стану бабушкой, но лучше бы уж та беременность Котьки закончилась рождением ребенка, чем пузырным заносом.

— Девочка моя хорошая… Солнышко…

— Я сейчас. Прости. Сейчас успокоюсь.

— Не спеши. Лучше выплачь все, чтобы потом все силы бросить на борьбу. Что, мы с этим не справимся? Да еще как! Котька… Котенька моя… Мое маленькое солнышко.

Укачиваю свою малышку, как тогда, когда ей было несколько дней от роду. Она тоже плакала. Орала — откуда только силы брались в таком изящном, без капли хоть какого-то подкожного жирка тельце? Я таскала ее на руках, пока Борька мотался по стране в попытке обеспечить нам достойную жизнь, и то горячую пеленку к ее животику прикладывала, то капала только-только появившийся в продаже эспумизан. И пыталась сама не разреветься. Потому что к такому меня, восемнадцатилетнюю пустозвонку, жизнь не готовила.

— Не могу плакать! Папа этого не вынесет.

Папа… Ну, да. Несмотря ни на что, Котька — папина дочь. Она всегда волновалась о нем больше, чем обо мне, родной матери. А я утешала себя тем, что большинству девочек ближе папа.

— Олег, сделай нам, что ли, чая? А может, Коть, ты хочешь есть? Ты как вообще себя чувствуешь?

— Нормально, — кукольные губки Котьки кривятся, дрожат. Та их горестно поджимает, не слишком успешно пряча свои эмоции. — Потому вдвойне обидно! Может, если бы мне было плохо, я бы смогла как-то подготовиться, а так…

Котька падает на стул и опускает голову на сложенные поверх стола руки. Если что ей от меня и досталось — так это волосы. Шикарные черные волосы. Теперь и их не станет.

— Вам уже предложили какой-нибудь план?

О том, чтобы у Котьки были самые лучшие врачи, мы с Борисом позаботились, еще когда узнали о том, что никакого ребенка у Котьки не будет. Что вместо эмбриона в ее чреве паталогически разрастаются ворсины хориона. И, если не принять мер, угрожают ее убить.

— Да. Конечно. Они предложили химию.

Котька вновь поднимает голову и, закусив губу, косится на мужа. Наверное, она думает о том, что в противном случае не сможет родить ему ребенка. И выход с химией кажется им оптимальным. Если бы мы были одни, я бы попыталась убедить дочь, что уж по этому поводу ей нужно волноваться меньше всего! Но мы не одни. Мой зять стоит, подперев задницей подоконник, и напряженно следит за нашим с ней разговором.

Если честно, я думала, он сбежит, как только Котька загремела в больницу.

И то, что он все еще здесь — дорогого стоит. По крайней мере, моего уважения, уж точно. Им нелегко пришлось. Ей. И ему тоже. Потому что характер у Котьки сложный. Болезнь далась ей нелегко. Не удивлюсь, если она вынесла Олегу весь мозг.

— И когда это все начнется?

— Немедленно.

— Да, чем раньше, тем лучше. Ну, ничего. Я буду рядом. Мы…

— Мам…

— М-м-м? — принимаю из рук зятя чашку. Стараюсь не дышать, чтобы он не почувствовал перегара. Хотя, господи боже мой, мне тридцать восемь лет, и я могу выпить с подружкой в субботу!

— Собственно, мы поэтому и хотели с тобой поговорить.

— Да? Я думала, вы хотели рассказать о диагнозе.

— И это тоже. Но вообще мы бы хотели попроситься пожить у тебя.

Я давлюсь чаем. Закашливаюсь. Котька, глядя на мои выпученные глаза, смеется.

— Пожить? Кхе-кхе… А чем тебя не устраивает ваша квартира?

— У твоей более удачное расположение. Она ближе к больнице. Понимаешь, я не хочу туда ложиться! Да и врачи не видят в этом никакой необходимости. Пока вполне можно обойтись дневным стационаром. Дома-то и стены лечат, — повторяет Котька явно за кем-то старшим.

— Ты уверена, что тебе не требуется круглосуточное наблюдение врачей?

— Я ж не инвалид! — обижается Котька. — Ты что, против, я не пойму? Если так, то…

— Нет-нет! Что ты. Я не против. Просто это так неожиданно…

— Может быть, мне понадобится твоя помощь. В уходе… — Эта часть разговора дается Котьке нелегко. Оно и понятно! — Вдруг я плохо отреагирую на химию. Вдруг меня будет тошнить…

Мой взгляд невольно возвращается к застывшему у окна зятю.

— Это была не моя идея. Я бы смог ухаживать за Катей сам.

— А как бы ты работал?! — возмущается Котька.