Книга Зря ты нанял меня, артефактор!, страница 28 – Антонина Крейн

Я открыла глаза и тотчас сурово нахмурилась. Мы больше не были в склепе! Мы находились под стеной замка, на улице. Еще точнее — я живописно раскинулась под розовым кустом, а Тилвас Талвани — невероятно грязный, уже без сюртука, только в рваной черной рубашке — сидел рядом со мной, вертя в руках статуэтку белого лиса. На запястье у него висело несколько мешочков — явно с ценными камешками, прихваченными из склепа. А судя по звукам музыки и хохоту издалека, на противоположной стороне замка все еще продолжался праздник.

У меня же было такое ощущение, будто прошло сто лет, не меньше.

— Как мы здесь оказались? — не поняла я, резко садясь и сбрасывая руку артефактора со своей шеи.

— Я нас вывел. Ты, конечно, тяжелая со всеми этими кирками, но не настолько, чтобы тебя не дотащить.

— Сам ты тяжелый! — возмутилась я.

— Я еще тяжелее, да. Особенно характером, — покорно улыбнулся аристократ.

— А что со старухой-нежитью?

— Ничего.

— В смысле — ничего?

— Я ее убил, — его голубые глаза оставались абсолютно безмятежными.

У меня челюсть отвисла.

— КАК?! — взвыла я.

Он прищурился:

— Тебя технические подробности интересуют? Или это просто способ показать, что ты шокирована? Если первое — что ж, и такой артефакт у меня тоже нашелся. Если второе — я польщен столь бурной реакцией.

— Но ты… Ты ранен?! Она пырнула тебя?

Я вдруг поняла, что все эти бурые пятна, покрывающие лицо и руки артефактора — это вовсе не грязь.

— Нет. Я не ранен. Тебе показалось.

— А откуда все эти дыры на рубашке?

— Сам на груди разорвал — победу праздновал, — на полном серьезе сказал Тилвас.

Я хотела еще что-то спросить, но тут меня резко повело вбок из-за головокружения — сказывались последствия яда цавраску. Я невольно прилегла обратно под куст, изо всех сил делая вид, что так и было задумано, а Талвани нахмурился:

— Как ты себя чувствуешь?

— Хуже, чем хотелось бы, — не стала лукавить я.

— То есть возвращаться на праздник и вновь танцевать мы не будем?

— Грязные и обвешанные краденым добром-то?... Да, это было бы триумфальное появление, что уж тут сказать.

— Я люблю эпатаж.

— Я заметила, — слабо пробормотала я, вновь прикрывая глаза.

Держать их открытыми было невозможно: посмотришь вправо — там неуместно джентельменская рожа Тилваса, посмотришь прямо — звезды, ходящие ходуном, а слева вообще какая-то обшарпанная стенка. Совсем не то, что требуется умирающему человеку.

— Понятно, — вздохнул артефактор.

Я не успела спросить, что именно ему там понятно, как он сгреб меня в охапку, поднял, установил условно вертикально и эдак по-братски закинул мою руку себе на плечо.

— Идем-идем, — подбодрил он. — Надо добраться до места встречи с Мокки, а там уже туда-сюда, завалимся в какую-нибудь карету — и домой. Точнее, в гостиницу. Нескольких часов не пройдет, как окажешься в кровати. Закажем тебе чай —  или что там приболевшая преступность хлещет — накроем этим мерзким одеялом из гусиного пера… И жизнь наладится.

Голос у него был на удивление дружелюбный. Даже странно.

— Ого, — пробормотала я, плетясь вслед за ним вдоль замковой стены. — Ты что, провинился в чем-то, Талвани? С чего такой милый тон?

— Да я вообще ничего так, — мгновенно отозвался Тилвас и поправил несуществующий галстук.

— Нет, ну а серьезно?

— А что, я должен был бросить тебя в склепе и свалить, предварительно пнув сапогом в живот?

— Скорее, доканывать подколками без передыха, — прикинула я.

Талвани открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом резко захлопнул его. Продолжая поддерживать меня и упрямо тащить по хрустящей гравийной дорожке, он эдак элегантно зачесал волнистые волосы набок, прикусил губу, явно над чем-то раздумывая, а потом, поколебавшись, все-таки протянул:

— Ты разговаривала во время галлюцинаций.

Я аж подпрыгнула, что по меркам моего тогдашнего самочувствия было долбанным чудом.

— Нет!..

— Да.

— И что… Что я говорила?

Он взглянул на меня исподлобья.

— Подозреваю, что правду. Мне очень жаль, что с тобой такое случилось, Джеремия Барк. Или лучше сказать —  Хэвергри Лайсо?

Моя рука невольно скользнула к плечу и спине — старые шрамы разболелись после видения. Я с ужасом почувствовала, что у меня задрожали губы, как перед плачем. Тилвас галантно отвел взгляд.

— Я не хочу говорить об этом, — прошипела я, чувствуя, как в груди набатом колотится ярость. — Слышишь, Талвани? Не вздумай меня расспрашивать, или сочувствовать мне, или «припоминать»: а, дескать, резня в Зайверино, я слы-ы-ы-ышал, ух ты-ух ты, да ты оттуда, дорогая?... Я не намерена обсуждать это, как-либо дискутировать, ставить, мать твою, автографы или что-то вроде. Не вздумай даже заикаться на эту тему. А если ты попробуешь выдать меня властям — хоть мысль об этом допустишь, хоть замечтаешься на секунду, — я найду тебя где угодно, Тилвас Талвани, и поверь: тебе это совсем не понравится. Ты понял меня, аристократ? — зашипела я, крепко хватая его за ворот и приближая свое лицо к его лицу.

Тилвас остался серьезен и спокоен. Меня же колотило от стыда и ярости. Преимущественно от стыда. Я не слабая. Я не жертва.

Меня

не надо

жалеть.

Тилвас, не отрывая от меня бесстрастного взгляда и не пытаясь высвободиться, кивнул. Мы были так близко, что я почувствовала между нами напряжение, какое возникает между двумя магическими сферами — или ладонями, если перед этим их хорошенько, до жара, потереть друг о друга.

Несмотря на мои угрозы, Талвани продолжал держать меня. Глупый Тилвас. Зачем удерживать от падения того, что готов перегрызть тебе глотку? Отпусти — будь нормальной среднестатической сволочью, ну. Не ломай шаблоны.

— И никаких больше грустных рож, пока мы не закончим с нашей миссией, — продолжала диктовать я, подтягивая его за ворот еще чуть ближе. — Все, давай, натягивай обратно свое ехидство и легкомыслие! Быстро! Живей, Талвани! Ты ничего не слышал. Ты ничего не знаешь. Я — несносная воровка, которая тебя бесит аж до дрожи. Ясно?

Он снова серьезно согласился. На дне его глаз мне виделись волны далекого моря: спокойные, вечные, безмятяжеые.

А потом Тилвас моргнул и… сделал все ровно по заказу, ах ты ж умничка, тебе бы в официанты! А именно — он криво, бестолоково ухмыльнулся:

— Предельно ясно, мэм, — фыркнул он, панибратски меня обнимая. — Но поддерживать-то я тебя могу, воровка? Я имею ввиду, физически. Ты, кажется, сейчас упадешь из-за количества яда.