Книга Тайное становится явным, страница 40 – Марин Монтгомери

Я спускаюсь в гараж и взглядом нахожу коробку наших с Ноем фотографий. Говорю себе, что хватит наказывать его за Лорен. И вроде даже действительно убеждаю себя в этом. Поэтому собираюсь вернуть фотографии в дом, и еще достаю из шкатулки с драгоценностями обручальное кольцо, чтобы надеть его на безымянный палец.

Дома вешаю на стену фотографию в рамке – ту, свадебную, на которой Ной одет в смокинг, и отступаю на шаг назад, чтобы полюбоваться. Да, Ной выглядит просто роскошно. И сколько ей, восемь лет? Просто невероятно.

Я улыбаюсь, разглядывая сфотографированного Ноя, и машинально кручу на пальце обручальное кольцо. Вот он, широко улыбается, в своем этом кривоватом галстуке-бабочке. Смотрит хитро, как человек, хранящий большой и очень важный секрет, который принадлежит только ему одному.

Я напоминаю себе, что скоро он будет дома и мне станет гораздо лучше, все образуется.

Я оглядываюсь на пакеты с продуктами, которые так и не разобрала с прошлого вечера. Понимаю, что время давно пришло. Распаковываю цветастую коробочку и вижу тест на беременность. Сразу отправляюсь в ванную комнату, но как только захожу туда, раздается пронзительная трель дверного звонка. Вздыхая, кладу так и не использованный тест на раковину.

На прошлой неделе я заказала кое-что в магазине – должно быть, это доставка. Удивительно быстро, надо сказать. На сайте ведь значилось, что товар еще не успел прибыть на склад. Может, это знак, что я и правда беременна?

Я нервно заламываю руки, не зная, как поступить – открыть дверь или сначала все-таки сделать тест на беременность? Если я никак не подам виду, что я дома, курьер просто оставит посылку у порога. Но вместо этого я иду к двери.

– Кто там? – почему-то шепчу я, да еще и так тихо, что и сама себя не слышу, не то что таинственный посетитель. К тому же, в гостиной работает телевизор, заглушая все звуки.

– Это я, Элли, – раздается из-за двери, и стук в дверь становится громче. – Шарлотта, вы дома?

Я медленно приоткрываю тяжелую штору и выглядываю из-за нее.

Мне нравится наблюдать за людьми – особенно, когда они об этом не подозревают. Я тщательно ее рассматриваю: волосы все еще кажутся уложенными после вчерашнего визита в парикмахерскую, на ней свитер не по размеру, леггинсы и грязные кеды. Решительный взгляд, прямая спина – разительный контраст с ее обычным сгорбленным видом.

Я тяну за задвижку и открываю дверь. Мы смотрим друг на друга через дверную сетку от насекомых.

– Мы можем поговорить?

– Слушай, я знаю, что вчера слишком сильно отреагировала…

– Нет. Я это заслужила. Вы меня совсем не знаете.

– Ты права. Совсем не знаю, – соглашаюсь я и задумчиво тру подбородок. – Ладно, можешь войти. Но я считаю, нам следует держать дружескую дистанцию.

Глаза Элли округляются.

– В каком это смысле?

Я молча смотрю на Элли сквозь сетку. Мне хочется держаться от нее подальше – пусть она пугает меня уже далеко не так, как тогда, в день нашей первой встречи, но мне все еще нужно личное пространство.

Я открываю сетку и киваю в сторону гостиной.

– Проходи, садись.

– В этот раз я точно сниму обувь, – пытается шутить Элли. Пока она развязывает шнурки, я усаживаюсь на свое любимое место посередине дивана, между подушками. Элли садится на стул. Времени на обмен любезностями она не тратит.

– Что вы имели в виду под «дистанцией», Шарлотта?

– Элли… – начинаю я. – Во-первых, это все просто нелепо. – Я выдергиваю нитку из диванной подушки во внезапном приступе нервозности. – Ты мне нравишься. Я думаю, ты хороший человек…

– Но вы думаете, что я не из вашего круга? Вроде как отброс общества?

– Что? – удивляюсь я, качаю головой и отбрасываю в сторону подушку. – Я не это собиралась сказать.

Элли внимательно на меня смотрит. Ее нижняя губа начинает дрожать, а я продолжаю:

– Мне хотелось сказать, что я довольно закрытый человек. Мне сложно доверять людям. Хорошо это или плохо – не важно, но я мало кого допускаю в свою жизнь и четко устанавливаю границы.

– И нам нужно установить границы?

– Мой психотерапевт считает, что границы… полезная штука, – продолжаю я и легонько хлопаю себя по лбу. – И это как раз то, о чем мне не стоило тебе говорить, потому что я ничего о тебе не знаю. Ты просто появилась на пороге моего дома в разгар шторма и рассказала выдуманную историю своей жизни. И пока все, что ты мне рассказывала, звучит как литературный роман.

– Да, я солгала, – неожиданно звучно говорит Элли, – о некоторых аспектах моей жизни. Но не о всех. Думаю, вы помните, что Кортни сказала, что я приемная – это правда. Я живу с женщиной по имени Диана и еще двумя детьми, над которыми она взяла опеку.

– Твои родители правда погибли?

– Да.

– Твоя приемная мама правда медсестра?

– Нет, скорее совсем наоборот, – говорит Элли. – Можно сказать, она бы отлично вписалась в больницу, но только в качестве пациентки.

– То есть?

– Она абсолютно безалаберная.

Я все еще ничего не понимаю, так что Элли продолжает объяснять.

– Диана не плохой человек. Она просто не знает, что делать с жизнью, и пытается справиться согласно собственному разумению. Безрассудно тратит деньги и живет только сегодняшним днем. Я ее не виню. В основном мне ее просто жалко. Я знаю, что она не специально игнорирует наши самые базовые потребности. Просто Диана неспособна заботиться даже о самой себе, не то что о детях.

– Тогда у нее и не должно быть детей, – зло говорю я. Элли не спорит. Я вижу, что она расстроена.

Ничего не знаю о службе опеки, но я уверена, что Элли пыталась сделать все, что ее в силах, но никто ей не помог исправить эту ситуацию.

– Чем она зарабатывает на жизнь? – спрашиваю я.

– Работает в продажах.

– Она замужем? Или, может, у нее есть кто-то, кто может помочь? В смысле, какие-то отношения?

– Когда как. Но сейчас – нет.

– С кем ты жила, когда умерли твои мама с папой? – выдаю я и снова берусь за подушку. – Это, конечно, не мое дело, просто мне интересно, сразу ли ты попала под опеку.

– Я жила с бабушкой, пока она не умерла, – отвечает Элли, потом мы обе какое-то время молчим, погруженные в свои мысли. Затем Элли вновь подает голос, – Она скончалась вскоре после смерти отца. Для нее все это было слишком тяжело – у нее и так были проблемы со здоровьем, а когда моих родителей не стало, она просто не выдержала. Мне повезло, что она вообще взяла меня к себе и заботилась, сколько смогла.

– Спасибо, что рассказала, – говорю я и искренне ей улыбаюсь. – Правда. Я знаю, что тяжело говорить на такие сложные темы.