Онлайн книга «Третья»
|
‒ А ты способен на нечестные методы? Он не ответил. Всегда галантный, всегда терпеливый. Наверное, предел есть и у него, когда доходит до душевных разломов. ‒ Ты ведь не хочешь, чтобы это сделали мы, ‒ прозвучало вдруг, ‒ ты хочешь принять решение сама. Наверное, он слишком хорошо меня знал. Понимал, что я сдамся при малейшем давлении с их стороны, даже если давление будет «правильным». Однако решения, принятые в спешке, после аукаются долгими последствиями в виде полуоттенков не изживших себя негативных чувств. Если не вытащить из ноги занозу, ходить не сможешь. Хромать – да. Бегать – нет. А я не хотела с ними «хромать». Наверное, это все же моя задача – справиться с обидой. Но как же сложно. ‒ Мы не могли увидеть категорию заказа… Я не ожидала, что он будет это пояснять, почему-то внутренне свернулась, опасаясь нового расстройства, – те два дня без них стали для меня худшими в жизни, и я не хотела переживать их снова. ‒ … чтобы его увидеть, нужно входить с ноутбука. Мы не могли знать, что нам что-то присвоили. ‒ Зачем ты приехал? – вдруг спросила я прямо. ‒ Чтобы досказать то, что не успел в прошлый раз. ‒ О чем? ‒ О своих чувствах. Только не сейчас – мне еще тяжело, и будет, как с кольцами. Сначала бы муть вывести из колодца, а после туда бриллианты кидать. Иначе грязь сожрет их блеск. ‒ Не надо… Он прикрыл мне рот ладонью. ‒ Не позволяешь мне высказаться? Как объяснить ему, что от его «люблю», если оно сейчас прозвучит, я разрыдаюсь, меня прорвет на новую истерику, что нельзя пытаться гладить по коже, которую до этого исполосовали наждачкой. Нужна еще «теплая тряпочка», нужна осторожность. И потому его ладонь я сбросила: ‒ Не дави… ‒ Не знал, что разговор о собственных чувствах будет воспринят давлением. Что ж, извини. Не хотел тебя… принуждать. Опять изнутри вскрывалось дерьмо. И наружу, как гной из раны, полезла обида – ее было слишком много, ей было тесно. ‒ Просто… не надо было уезжать в тот день… Оставлять меня. ‒ Мы ошиблись. Тон Коэна стал жестким, как в отеле. ‒ Я не хотела оставаться без вас… Мне были очень важны эти два дня… Неужели непонятно? Они бы все расставили по местам – но нужным и правильным. И Дерека бы не случилось… ‒ Я повернул бы время вспять, если бы мог, ‒ он вдруг ударил по рулю, и я вздрогнула. – Я бы сделал все иначе. Но я не могу… Обреченный тон. ‒ …мы никогда не гнались за деньгами, мы просто делали свою работу. Очень дерьмовое чувство, ‒ он посмотрел в упор на меня, ‒ когда ты говоришь правду, а тебе не верят. Я чувствовала подступающие слезы, боялась, что начну рыдать. Хуже ‒ опять начну разбрасываться обвинениями, оснований для которых у меня нет, упрекать их «за тот день», за все, что пошло не так. И потому я резко дернула дверную ручку, чтобы выйти наружу, – мне опять нужен был воздух. Этот чертов ледяной ветер ‒ чтобы по щекам, чтобы только он слышал мой немой внутренний крик. Снаружи сумрак, какой случается в штормовые дни. Откуда вынырнул Арнау, я не знаю, но стоило мне захлопнуть дверцу и развернуться, он зажал меня возле машины. Положил руки на крышу по сторонам от меня, как делал когда-то. Его взгляд так и остался потемневшим, очень странным – мне привиделось вдруг, как по стеклу далекого маяка плывут отражения черных туч. А внизу ‒ волны в десять баллов. В его глазах была боль, и она ломала меня наживую. ‒ Ты прощаешься с нами, Лив? Мне хотелось плакать. Хуже ‒ у меня уже исказился в преддверии рыданий рот, задрожал подбородок, губы. ‒ Пусти… Он не слышал. Он пах, как плот, на который хотелось забраться, который хотелось обхватить, а там хоть в смерть. ‒ Ответь мне, ты прощаешься с нами? Его голос тихий, хриплый. И ему нужен был этот ответ, который я никогда не сумела бы произнести. И потому, захлебнувшаяся стрессом, заорала: ‒ Пусти! Просто пусти меня! Его правая рука опала, освободив проход. Я побежала вперед, не способная обернуться. Знала, что его выражение лица, его напряженная челюсть, его поза, выражающая печаль, ярость и безнадегу, доконают меня. * * * Я стерла ноги. Через парк, после ‒ вдоль магазинов по центральной улице, поворот, еще, куда-то еще… Лишь бы не домой. Нужно было остановиться, присесть, но меня несло без остановок почти час. И все это время «орало» нутро. Мы были слеплены этим чертовым «контуром» намертво, так мне казалось. Его невозможно было разъединить, и он смеялся над теми, кто пытался вырваться из его объятий, он смеялся над дураками, не способными разобраться в обидах. Он дарил рай и блаженство в случае гармонии, он убивал болью в случае попытки разъединения. А может, то просто была любовь. Любовь… В какой-то момент я отчетливо ощутила – да к черту мои обиды. Надоели. Я сама наклонюсь и достану эту занозу из ноги, чтобы не хромать, я выдерну ее, как и ту стрелу Дерека, что отравила сердце. Она не нужна мне больше, мне нужны эти мужчины, которых я час назад оставила позади. Мне нужны их слова, их признания, лучше я буду орать у них на плече, нежели в одиночку. Однажды я проплачусь, – пусть они вытирают мне слезы, ‒ и мы пойдем рука об руку дальше. Вокруг ветер, а внутри вдруг наступило затишье – я приняла, наконец, решение. Я не могу быть без них, потому что я этого не хочу. И не нужно пытаться заставить себя ходить ровно попыткой подрубить одну ногу до уровня другой ‒ нужно просто вылечить там, где болит. А доверие, как говорил Арнау, – это всегда выбор… «…и его можно сделать даже тогда, когда кажется, что ты не можешь…» Но я могла. Лучше с ними. Так правильнее – только с ними. Осознав это, я рухнула на первую попавшуюся лавку, достала сотовый, принялась набирать сообщение Гэлу. Стерла его, не дописав, нажала «вызов» ‒ так быстрее. Спустя секунду получила порыв ветра в лицо, пыль в глаза и ответ в трубке: «Абонент недоступен». Снова поход по улице. Восемь отправленных сообщений («Перезвоните мне», «Я хочу поговорить», «Отзовитесь», «Куда вы пропали?», «Гэл?», «Арнау?», «Гэл?» …) и множество неотвеченных вызовов. Недоступны стали они оба. Я ощущала себя попавшей в сумасшедшую спираль. Мне позарез требовалось вернуться туда, где все стало хорошо, но меня ураганным ветром относило в сторону. |