Книга Запретная женщина, или Первая жена шейха, страница 2 – Верена Вермот

— Ах, ничего особенного. Просто отдыхаю. Здесь действительно как в раю, правда?

— Чего же ты тогда ерзаешь на лежаке, как будто у тебя там гвозди?…

— Ерзаю?… — переспрашиваю я с удивлением.

— То тебе спинку никак не отрегулировать, то вдруг понадобился СD-плеер, то крем для загара…

— Ну, я всё-таки женщина, — напоминаю я в надежде, что он удовлетворится этим объяснением.

— А-а, понимаю. Только не говори мне потом дома, что тебе катастрофически не хватает времени для чтения.

Тут я вскакиваю, громко чмокаю его в щеку, и — мир восстановлен.

Я опять устраиваюсь поудобнее на своем лежаке и пытаюсь читать.

— Ты позвонишь Халиду? — раздается вдруг в полной тишине.

— Что?… — удивленно спрашиваю я. — Милый, ты же знаешь, у меня нет ни малейшего желания ни звонить своему бывшему мужу, ни тем более видеть его. Если, конечно, ты сам не захочешь этого.

Я знаю, что Франц совсем не жаждет общения с Халидом, но не могу удержаться и прибавляю с улыбкой:

— Тогда мне, пожалуй, пришлось бы организовать встречу…

— Верена, я тебя умоляю: давай обойдемся без экскурсов в твое романтическое прошлое.

Мне показалось или в его словах действительно слышится своего рода восхищение? Франц, конечно же, никогда не признался бы себе в этом.

Почти неизбежно мои мысли начинают кружить вокруг Халида. В моей памяти вдруг невольно оживает последний разговор с мамой. Халид звонит ей раз или два раза в год.

Обычно в Рождество или в мой день рождения. А иногда вдруг посреди лета или, как недавно, — в октябре. Мы с мужем как раз находились ниже Южного тропика, на двадцать шестом градусе южной широты, когда мама передала мне ценную новость из Дубая. Точнее: щедрое предложение Халида настигло меня в отеле «Palace of the Lost City» в Южной Африке.

Теперь, когда я официально замужем, а он официально женат, я ведь вполне могла быть желанной гостьей в его доме. Разумеется, в сопровождении моего законного супруга.

— Мама!.. — возмущенно воскликнула я.

Упрямство и негодование заглушили во мне все остальные чувства, когда она сказала мне это по телефону. Халид, не иначе, сошел с ума. Мы что, должны были встретиться друг с другом под личиной старых школьных друзей? Почему он так уверен, что я смогу сохранить нашу тайну? И что бы он, интересно, ответил на вопрос о нашем свидетельстве о браке, которое он из соображений безопасности отнял у меня и так и не вернул.

— Биссмиля — клянусь Аллахом, обещаю тебе, ты получишь копию. Можешь мне напомнить об этом, — уверял он меня.

Думаю, ему пришлось уничтожить свидетельство, чтобы предотвратить семейную трагедию. Но кто знает — может, наша тайна покоится в каком-нибудь надежном сейфе, как бдительно охраняемое сокровище. Хотелось бы мне знать…

Но стоило мне разлечься в звенящем зное под пальмами, под убаюкивающий шум прибоя, на берегу Персидского залива, и все доводы разума как ветром сдуло. Я уже не в силах противиться иллюзии, что, может быть, упускаю возможность ценной дружбы. Особенно соблазнительна мысль о возможности такого проникновения в арабский мир, какое выпадает на долю лишь немногих европейцев.

В своих фантазиях я уже провожу упоительные часы во дворце Халида. Разумеется, в обществе женщин. Я представляю себе раздачу подарков детям, увлекательные беседы за чаем, а потом, позже, может быть, организацию путешествий для женщин «East meets West» ^[2]. Постепенно моя фантазия, похоже, срывается в галоп вместе со мной. А как быть с Францем? Нет, с ним вряд ли все это возможно. Они с Халидом слишком разные. Франц часами может разглагольствовать о дорогих винах, о 100-балльной системе Паркера, о «берди» и «игл» ^[3] или о «ГоМийо» ^[4], а Халиду скорее претят подобные забавы для богатых. Одно из его любимых изречений: «Наше богатство — заслуга наших предков».

Поэтому мне трудно представить себе — ну конечно же! Халид бы очень удивился, если бы Франц вдруг оккупировал его кухню, засучил рукава и собственноручно принялся ощипывать и начинять трюфелями индейку или жарить на вертеле молодого барашка. Или что-нибудь в этом роде. На первом же пикнике мой муж, благодаря своему виртуозному умению разводить огонь, был бы признан соплеменником Рашидидов.

Вот таким вот глупым фантазиям я предаюсь под ласковый шелест пальмовых листьев рядом с безмятежно спящим Францем. Захлопнув книгу, я закрываю глаза.

Тихий ритмичный шум моря, судорожные крики фазанов — все это вдруг вызывает во мне острый приступ тоски. Я вдруг ощущаю чудовищную, непреодолимую жажду действий. Она просто раздирает меня изнутри. Но что это такое, я не могу понять. Кому неизвестно чувство, когда едешь один в машине и по радио вдруг звучит какая-нибудь песня — «Дайр Стрейте» ^[5] или ещё кого-нибудь, кто тебе особенно близок, — и твое сердце сразу же просто разрывается от тоски?

— О чем ты опять задумалась, дорогая? — слышу я вдруг голос Франца.

Я вздрагиваю и поднимаю голову. Наверное, у меня на губах играла мечтательная улыбка. То, что фантазия на тему индейки в кухне Халида не вызовет в душе моего мужа бури восторга, ясно как божий день. Ну что ж, это были всего лишь грезы, и я стираю их из памяти. В конце концов, тема «Халид» — табу, и точка.

— Милый, мне пора на теннисный корт.

— Погоди, я что-нибудь наброшу и провожу тебя.

Когда мы рука в руке медленно идем через парк, в окружении павлинов с распущенными хвостами, под громкие крики птиц, на меня снисходит просветление. Я внезапно, словно меня кто-то крепко встряхнул, осознаю, что меня и шейха Халида связывает тайна.

Нечто, о чем мои уста не в силах больше молчать. Нечто болезненное, возбуждающее и пьянящее.

В Торквее, сонном портовом городишке на южном побережье Англии, моросил летний дождь, когда в него въезжал арабский шейх Халид. У молодого студента, предки которого вошли в историю как борцы за свободу бывшего пиратского гнезда Джульфы, были честолюбивые планы на будущее. Чтобы начать учебу в Соединенных Штатах Америки, он должен был сначала выучить английский язык. Одному Богу известно, как его угораздило остановить свой выбор на ядерной физике. Я так и не узнала этого. В Дубае до сих пор нет никакой возможности сделать карьеру по этой специальности, не говоря уже о восьмидесятых годах.

Однако начнем так: «Прости меня, Халид, я должна тебя предать».